Почему его влекло к Деборе?
Она не такая красивая, как Джулия, не такая яркая, не такая открытая. Худющая. Готовить не умеет, денег у нее меньше, чем у Джулии, и эти отвратительные коты, и все же… У Энцо никогда еще не было такой женщины. По-настоящему умной.
Она сценарист.
Женщина, которая говорит о проблемах посерьезнее, чем целлюлит и обвисающая кожа, цвета кухонных полок. Женщина, которая знает, кто такие Герман Гессе и Милан Кундера.
Он открыл стеклянную входную дверь, сел в лифт.
А Джулия-то чем ему не подходит?
Она ничего не знает. Совершенно необразованная. Хорошо, если она прочитала романа три. Эту Тамаро и «Город радости». И потом, она вульгарная. Дикторша с небольшого телеканала. С огромными сиськами. С крашеными волосами. И с губищами.
Думая об этом, он открыл дверь квартиры и даже не почувствовал запах горевшего спирта. Снял пальто, повесил его и прошел на кухню. В руке он все еще держал портфель.
Джулия выкладывала кусочки копченой лососины на длинное блюдо из Вьетри.
«Ну, вот наконец-то и я, любовь моя…» — сказал он и поцеловал ее в шею, прихватив с блюда кусочек лосося, который тут же отправил в рот.
«Что ты делал?» — спросила Джулия, прикрывая пустое место на блюде новым кусочком рыбы.
«Я задержался. Но зато дописал годовой отчет для Института. Такая запарка, ты не представляешь… Но это очень важно… Если это не сделаю я… Подожди, сейчас оставлю портфель в комнате и помогу тебе…» — ответил он, жуя рыбу, и смылся в гостиную.
«Не беспокойся, отдохни. Скоро гости придут. Может, хочешь выпить чего-нибудь, милый?» — прокричала она.
«Да, спасибо, моя сладкая. Белого».
Нет, ты видел, как она вырядилась? — ужаснулся Энцо, углубляясь в свои мысли. Кошмарное платье, совсем открытое спереди. Ужас. Все, с меня хватит! Я ей сегодня это скажу. После праздника. И будь что будет. Больше не могу жить с ней.
И все.
Наступает Новый год!
11. ДЖУЛИЯ ДЖОВАННИНИ 20:25
Когда вернулся Энцо, Джулия выкладывала лососину на праздничное блюдо. Он увидела его, с портфелем в руке и развязанным галстуком, с сияющими глазками доброго щенка, совершенно замученного работой, и возненавидела окончательно и бесповоротно.
В ее сердце не осталось места ни для чего, кроме ненависти.
Она отдала этому мужчине все, что у нее было, — любовь и дом, — доверилась ему, а он всем этим подтерся.
А вчера вечером этот сукин сын уговорил сделать ему минет и проглотить, и она сделала, хотя ей было так противно. Только из любви она проглотила его поганые сперматозоиды.
Гадость!
Она сплюнула в раковину.
Да кем он себя считает, этот подлец…
Годовой отчет для Института. Целый день на работе. Если я это не сделаю.
Да катись ты, лжец! Дерьмо поганое.
«Не беспокойся, отдохни. Скоро гости придут. Может, хочешь выпить чего-нибудь, милый?» — спросила Джулия, пытаясь говорить самым обычным тоном.
«Да, спасибо, моя сладкая. Белого», — ответил он.
С кривой усмешкой она достала из холодильника бутылку и наполнила его стакан. Потом вытащила из ящика прозрачный пакетик.
Гутталакс.
И, злобно посмеиваясь, высыпала половину в стакан.
12. РОБЕРТА ПАЛЬМЬЕРИ 20:28
Роберту Пальмьери вся предновогодняя суматоха оставляла совершенно равнодушной.
Она жила на втором этаже корпуса «Понца».
Она медитировала. Голая. В позе лотоса. Сбрасывала стресс. Освобождала дух.
И ждала гостей.
«Это просто очередная глупая социальная условность. Очередная выдумка тупого потребительского общества. Наплевать на Рождество, на Крещение и даже на Новый год. Условности. Все условности. Покой и радость находятся в самых дальних тайниках нашей души. Там всегда праздник, нужно только найти дверь и войти туда» — так она сказала несколько дней назад Давиде Раццини на собрании по тантрической медитации, организованном обществом «Друзья Плеяд».
Она почувствовала к этому парню нечто, что сама обозначила как эмпатию, слияние, и в итоге пригласила его тридцать первого к себе. «Не знаю, получится ли… Понимаешь, у нас праздничный ужин… Семья, все такое…» — растерялся Давиде.
«Ну же! Приходи! Я чувствую к тебе сильное влечение. Мы можем заняться сексом. Объединить наши сущности. Я была на стажировке в Калифорнии у Учителя Равальди и научилась технике достижения четырех космических оргазмов: водного, огненного, воздушного и земного».
Давиде тут же согласился.
Роберта закончила медитацию, завернулась в индонезийский платок и принялась готовить ужин из козьего молока, огурцов и брынзы. Из магнитофона неслись вопли, похожие на крик новорожденного.
Это были крики касаток с Аляски, наложенные на вой ветра русской степи.
Она поставила две глиняные чашки посреди маленького столика из черного дерева и зажгла две огромные марокканские свечи.
Все было готово.
Она чувствовала, что расслабилась и что ее карма в полном порядке.
Не было только Давиде.
13. ТЬЕРРИ МАРШАН 20:45
Тьерри Маршан сидел на небольшой сцене VIP-зала клуба «Вурдалак».
Сильно пьяный.
Его одели с головы до ног. Теперь на нем был фрак с голубыми блестками, на голове — маленький цилиндр из красной бумаги, державшийся на резинке. В руках он сжимал Регину, свою арфу. Перед ним стояло около двадцати накрытых столиков со свечами в центре. Стены были украшены гирляндами из цветной бумаги. Публика, заплатившая за вход, тоже в цилиндрах, орала, свистела в свистки, разбрасывала конфетти. Официанты в форме из кашемира, с вытканным рисунком, уже предлагали закуски.
Устрицы, зелень, тертый сыр.
Тьерри слышал весь этот отдаленный шум.
Звон посуды. Разговоры. Слишком громкий смех.
Все это было где-то за стеной, выстроенной алкоголем.
Я как тропическая рыба в аквариуме.
Он замечал взгляды, направленные на него издалека, и идиотская ответная улыбка не сходила с его губ.
Однако в сердце у него воцарилась русская зима, а в горле стоял ком.
Так погано он не чувствовал себя уже очень давно.
Вот до чего я докатился! Одет как клоун. Я, великий бретонский музыкант. Один как перст в этом паршивом месте. Ни друзей, никого…
Он принялся поглаживать арфу.
