Девочка кивнула. Софи научила ее стелить постель, хотя этополучалось у нее не очень хорошо, и Софи обычно ей помогала. Робер, бывало,шутливо жаловался, что ему приходится стелить свою постель самостоятельно.
Дальние родственницы довольно долго смотрели друг на друга,потом Кэрол прищурилась, оценивающе разглядывая девочку, и заметила:
– Ты похожа на своего отца в детстве. В ее голосе и наэтот раз не слышалось теплоты, иМари-Анж начала понимать, что имел в виду отец,называя Кэрол злобной и мелочной старухой. Ей самой двоюродная бабка показаласьхолодной, неприветливой и несчастной, девочка подумала, что, возможно, этоиз-за ее инвалидности. Однако вежливость не позволяла ей приставать срасспросами. Мари-Анж знала, что мама хотела бы, чтобы она вела себя каквоспитанная девочка.
– Я не видела твоего отца с тех пор, как он уехал воФранцию. Мне всегда казалось, что это глупость – уезжать, когда на ферме полноработы. После отъезда Джона его отцу пришлось нелегко, но Джону, видно, былонаэто плевать. Как я понимаю, он поехал во Францию, чтобы жениться на твоейматери. – В голосе Кэрол слышалось осуждение.
У девочки возникло ощущение, что ей полагается извиниться,но она не стала. Она теперь понимала, почему папа уехал в Париж. Дом на фермеподавлял своей мрачностью, а его тетку при всем желании нельзя было назватьдружелюбной. Кэрол Коллинз разительно отличалась от матери Мари-Анж – живой,дружелюбной, веселой, женственной и очень, очень красивой. Неудивительно, чтоДжон отправился во Францию, чтобы ее разыскать, особенно если в Айове всеженщины такие, как эта. Будь Мари-Анж постарше, она бы поняла, что КэролКоллинз – в первую очередь очень несчастная женщина. Жизнь обошлась с нейжестоко, еще в юности сделав калекой, а через несколько лет после этого отняв унее мужа. У нее было очень мало радостей в жизни, и ей нечего было датьребенку.
– Я тебя разбужу, когда проснусь, – предупредила Кэрол.Мари-Анж, конечно, хотелось знать, во сколько ее разбудят, но спросить она непосмела. – Поможешь мне готовить завтрак.
– Спасибо, – прошептала девочка. У нее выступили слезы,но старуха, казалось, этого не заметила. Она молча развернула кресло и укатила.Мари-Анж закрыла дверь, села на кровать и заплакала. Наконец она встала ипринялась застилать постель. Порывшись в чемоданах, она нашла ночные рубашки,аккуратно сложенные Софи. Рубашки из тонкого хлопка, купленные, как и все еевещи, в Париже, были украшены кружевом, которое Софи сама сплела своимистарческими узловатыми пальцами. Мари-Анж интуитивно чувствовала, что КэролКоллинз никогда не видела ничего подобного, хотя вряд ли ей они понравятся.
Девочка долго лежала в темноте без сна, пытаясь понять, чемтак прогневила судьбу. Брат и родители погибли, Софи осталась во Франции, а онасама оказалась на попечении страшной, злой старухи в этом отвратительном месте.Лежа на узкой металлической кровати и вслушиваясь в незнакомые звуки,доносившиеся из-за окна, девочка думала о том, что лучше бы ей оказаться в тоймашине с родителями и Робером.
Глава 3
На следующее утро Кэрол разбудила Мари-Анж ещё до рассвета.Остановившись в дверях комнаты, она велела ей вставать, потом круто развернулаколяску и поехала в кухню. Пять минут спустя Мари-Анж с заспанными глазами и соспутанными после сна волосами тоже пришла в кухню. Часы показывали половинушестого утра.
– Мы здесь на ферме встаем рано, Мэри, – сказала Кэрол,решительно отбрасывая вторую половину ее имени.
Мари-Анж посмотрела на бабку.
– Меня зовут Мари-Анж, – сказала она с тоскливым видом.
Девочка говорила с акцентом, который мог бы показатьсякому-то милым, но только не Кэрол Коллинз. Для нее французский акцент служиллишь напоминанием о глупости племянника, а двойное имя она сочла слишкомпретенциозным.
– Здесь с тебя хватит и Мэри, – безапелляционно заявилаона.
Кэрол поставила на стол бутылку молока, банку джема,положила на доску буханку хлеба. Это и был их завтрак.
– Можешь поджарить себе тост, если хочешь.
Она указала на допотопный, проржавевший тостер, стоящий накухонном столе. Мари-Анж положила в него два ломтика хлеба, думая о том, чтодома Софи подала бы на завтрак бекон и яйца или персики из сада. Когда тостыподжарились, Кэрол взяла один себе и щедро намазала его джемом. Оставив второйломтик девочке, она убрала хлеб со стола. Мари-Анж поняла, что на завтрак ейбольше ничего не достанется. Из-за стола она встала голодной.
– Том покажет тебе ферму и объяснит твои обязанности, –сказала Кэрол. – Ты теперь каждый день, как встанешь и уберешь постель, будешьготовить для нас завтрак, как я тебе показала. Потом до школы будешь выполнятьсвои обязанности на ферме. Мы здесь все работаем, и тебе тоже придется. Еслитебя это не устраивает, – Кэрол зловеще посмотрела на девочку, – тогда нечеготебе здесь делать, можешь поселиться в приюте для сирот, в Форт-Додже естьтакой. Так что не рассчитывай, что тебе удастся отвертеться от домашней работы.Если хочешь остаться со мной, придется работать.
Мари-Анж молча кивнула. Теперь-то она знала, что значит бытьсиротой.
– В понедельник начнутся занятия в школе, а завтра мывместе пойдем в церковь. Том нас отвезет.
Кэрол не стала покупать автомобиль, специальноприспособленный для инвалидов, которым могла бы управлять сама. Она могла себеэто позволить, но не хотела тратить деньги.
– Сегодня, после того как ты переделаешь все дела, мыпоедем в город и купим тебе подходящую одежду для работы. Сомневаюсь, что тыпривезла с собой что-нибудь путное.
– Я не знаю, мадам... то есть бабушка... миссис...
Под суровым взглядом Кэрол Коллинз девочка совсем смешалась.От голода у нее свело живот, и она не могла думать ни о чем другом. В самолетеона проглотила лишь несколько кусочков, вчера вечером вообще не ела и сейчасбыла очень голодна.
– Мои вещи собирала Софи, – пролепетала она, необъясняя, кто такая Софи, а Кэрол Коллинз не спросила. – Я привезла платья, вкоторых я обычно играла.
Рваные платья, в которых она лазила по деревьям, остались вМармутоне: Софи сказала, что неприлично везти с собой эти лохмотья.
– После завтрака мы посмотрим, что ты привезла, – безулыбки сказала Кэрол. – И не надейся бездельничать. Твое содержание обойдетсямне не дешево, ты же не рассчитываешь, что я буду кормить и одевать тебя даром?
– Да, мадам, – серьезно сказала Мари-Анж. Старухабросила на нее такой свирепый взгляд, что девочка задрожала.
– Можешь звать меня тетя Кэрол. А сейчас вымой-ка посуду.
С этим Мари-Анж справилась быстро, поскольку грязной посудыбыло немного: одна тарелка из-под тостов и одна чашка, из которой Кэрол пилакофе. После этого она вернулась в свою комнату, не зная, что делать дальше,села на кровать и стала смотреть на фотографии родителей и брата, которыепоставила на комод. Дрожащая рука потянулась к медальону на шее.
