- Ишь ты! - сказал мистер Пенни и бросил испепеляющий взгляд на трубу школьного здания. - Подумаешь, штучка! Простая музыка у хороших музыкантов будет получше ихней городской у плохих, вот что я скажу.
- Передохнем и начинаем последний, - скомандовал Уильям. - "Возликуйте, живущие на земле!" - номер шестьдесят четвертый.
По окончании псалма он выждал минуту и ясным, громким голосом возгласил, как возглашал в этот день и час вот уже сорок лет:
- С рождеством Христовым вас!
V
НАГРАДА ЗА ТРУДЫ
Когда музыканты почти уверились, что на возглас Уильяма ответа не будет, в одном из окон второго этажа появился свет; вначале совсем слабый, он становился все ярче, и вот уже через штору можно было отчетливо различить пламя свечи. Мгновение спустя штора взвилась кверху, и пятнадцать пар глаз увидели в окне, словно в раме картины, молоденькую девушку, которая держала перед собой в левой руке свечу, ярко освещавшую ее лицо, а правой опиралась о подоконник. Она вся была окутана чем-то белым; великолепные вьющиеся волосы рассыпались по плечам в том хаотическом беспорядке, какой можно застать только ночью, когда они скрыты от посторонних взоров. Колеблясь между робостью и решительностью, девушка вглядывалась в полумрак за окном, но едва она рассмотрела внизу полукружие темных фигур, как ее лицо стало приветливым.
Открыв окно, она дружески крикнула музыкантам:
- Спасибо вам, большое спасибо!
Окно быстро и бесшумно захлопнулось, и штора стала опускаться. Вот она уже закрыла лоб и глаза девушки; потом маленький рот; потом шею и плечи; вот уже и ничего больше не видно. Опять осталось лишь туманное пятно света, затем оно стало удаляться и исчезло.
- Какая хорошенькая! - воскликнул Дик Дьюи.
- Даже лучше тех красоток, что из воска делают, - сказал Майкл Мейл.
- Ну, прямо точно ангел явился, - с чувством проговорил возчик.
- Я таких никогда, никогда не видел, - пылко сказал Лиф.
И все остальные, откашлявшись и поправив шляпы, признали, что старались они не зря.
- Пошли теперь к фермеру Шайнеру, а потом можно будет и подкрепиться, а, отец? - спросил возчик.
- Ну что ж, можно и так, - ответил старый Уильям, взваливая на плечо виолончель.
Дом фермера Шайнера, стоявший на пересечении тропы с главной дорогой, был какой-то приземистый и неуклюжий. Низкие и несоразмерно широкие окна второго этажа и огромное окно-фонарь внизу, где обычно помещается дверь, делали его похожим на подозрительно скосившую глаза и злорадно ухмыляющуюся человеческую физиономию. Но сейчас, ночью, ничего этого не было видно, кроме темных очертаний крыши.
Музыканты встали перед домом, приготовили инструменты и ноты.
- Тридцать второй - "Узри утреннюю звезду", - объявил Уильям.
Они закончили второй стих, и скрипачи занесли уже было смычки, готовясь приступить к третьему, как вдруг без всякого предупреждения - в доме даже свет не загорелся - громовой голос взревел:
- А ну вы, заткните глотки! Какого черта вы здесь разорались? И так голова раскалывается, а они тут устроили под окном галдеж!
И окно с треском захлопнулось.
- Вот так заслужили, - негодующе сказал возчик, оборачиваясь к своим спутникам.
- Все, кому дорога музыка, пойте дальше! - скомандовал старый Уильям, и псалом был допет до конца.
- Теперь девятнадцатый! - твердо объявил Уильям. - Да погромче - пусть знает, как оскорблять хор.
В доме вспыхнул огонь, окно снова распахнулось, и в нем появился взбешенный фермер.
- Громче играйте, громче! - закричал возчик, изо всех сил налегая на смычок. - Давайте фортиссиму, чтоб его не было слышно!
- Фортиссиму! - крикнул Майкл Мейл, и псалом загремел с такой силой, что совершенно заглушил Шайнера; однако, судя по той ярости, с которой тот дергался всем телом и размахивал руками, уподобляясь то букве "х", то букве "у", он, по-видимому, изрыгал достаточно проклятий, чтобы отправить в преисподнюю весь приход.
- Ай-яй-яй, как некрасиво! - сказал старый Уильям, когда они отошли от дома. - Сколько лет хожу с хором, и сроду такого не бывало. А еще церковный староста!
- Просто выпил лишнего, - сказал возчик. - Когда у него божественный настрой, ничего плохого о нем не скажешь. А сейчас у него мирской настрой. Надо будет позвать его завтра к нам на вечеринку, чтоб не серчал. Мы люди не злопамятные.
Музыканты перешли меллстокский мост и по тенистой тропинке направились вдоль берега Фрума к церкви. Босс ждал их у церковных ворот с горячим медом и прочими припасами. Решив сначала выпить и поесть, а потом уже идти дальше, они вошли в церковь и поднялись на галерею. Там они открыли фонари, расселись вдоль степ, кто на скамейках, кто на чем, и как следует закусили. Когда умолкал разговор, сверху через потолок галереи доносилось приглушенное позвякивание и скрип старых церковных часов; звуки эти рождались и умирали в башне, и людям, одаренным воображением, порой чудилось, что именно здесь совершается ход Времени.
Покончив с едой, музыканты настроили инструменты и снова вышли на морозный ночной воздух.
- А где Дик? - спросил старый Дьюи.
Все принялись оглядывать друг друга, словно подозревая, что Дик превратился в кого-нибудь из них, а затем ответили, что не знают.
- Ну уж это, я вам скажу, подложил нам свинью мастер Дик, иначе не назовешь, - сказал Майкл Мейл.
- Небось домой удрал, - предположил кто-то, сам мало веря своим словам.
- Дик! - крикнул возчик, и его голос раскатисто загремел между тисами.
Застыв, как изваяние, он некоторое время прислушивался в ожидании ответа и, не дождавшись его, повернулся к остальным.
- Главное, третья скрипка! Был бы он тенором или подголоском, мы бы уж как-нибудь без него обошлись. Но остаться без третьей скрипки - да это, ребятки, все равно, что остаться без...
Возчик запнулся, не находя достойного сравнения.
- Головы, - подсказал мистер Пенни.
Возчик шагнул вперед, как бы в укор несерьезным людям, которые занимаются подсказками, когда их ждут более важные дела.
- Ну где ж это слыхано - бросил дело на полдороге, и только его и видели?
- Нигде, - с готовностью отозвался Боумен. (Отчего же, дескать, не сказать тех слов, которых от тебя ждут.)
- Может, какое несчастье с парнем стряслось? - предположил дед Дика.
- Да нет, какое там несчастье, - без тени тревоги ответил возчик. - И куда он, интересно, свою скрипку девал? Я за эту скрипку тридцать шиллингов отвалил, да еще сколько торговался. Небось валяется где-нибудь в сырости, а испортить ее ничего не стоит, в десять минут расклеится, да какое там в десять - в две!
