– Так, так, так! – воскликнул дедушка. – Мы уже начали догадываться, но вы уж выкладывайте свои планы в точности. Очень любопытно услышать.
– Да тут все просто. Все газеты Лондона сейчас пишут об успехе французской труппы, а более того, про вас пишут, Ирина Афанасьевна. Я именно так о вас и узнал, что вы здесь. То есть прочел в газетах непомерные, как мне показалось, восхваления в адрес актрисы, решил сам взглянуть на такое чудо. А вчера побывал в театре, к безмерному своему восторгу признал вас да убедился, что в ваш адрес еще слишком мало хвалебных слов высказано! И не возражайте старику!
Граф произнес эту тираду столь запальчиво, что вынужден был перевести дух.
– Выходит, – продолжил он свою мысль, – что вы сегодня самая знаменитая во всем Лондоне персона! Завтра у вас последний спектакль, после которого завершение гастролей будет отмечаться довольно широко. И уж пишущей братии там будет отираться немерено! Вот я вас и прошу на том рауте в ожерелье от самой Екатерины Великой покрасоваться. А уж остальное все само собой случится. Журналисты не упустят случай узнать подробности – и пойдет молва!
– А вы уж изыщете способ нужные подробности нужным людям в нужном ракурсе преподнести! – подвел итог дедушка. – Узнаю вашу деловую хватку. Володя мне о ней не раз рассказывал в связи с вашими служебными делами.
Граф довольно рассмеялся:
– Ну что, Ирина Афанасьевна? Согласны?
Маменька улыбалась, но с ответом тянула.
– Была у меня мысль, – сказал тогда граф Никитин, – затащить вас с той же целью на бал, что в скором времени сама герцогиня Мальборо устраивает. Но боюсь, что там не такой резонанс будет.
– А еще непонятно, кем на том балу я предстану, – теперь уже в голос рассмеялась мама. – То ли Ирэн де Монсоро, французской актриской, то ли графиней Бестужевой из России. На это внимание переключится – и забудут все об ожерелье!
– Я об этом как-то не подумал! – запротестовал граф Никитин. – Хотя вы правы. Для меня вы в любой своей ипостаси милы и близки, а для местных аристократов… Ох, как бы они вам косточки стали перемывать.
– Это ничего! Я с самого начала не скрывала своего русского происхождения. И хоть представлялась официально Ириной Кузнецовой, но и из своего замужества с графом Бестужевым специально тайны не делала. А уж уход мой со сцены заставит газетчиков проявить прыть, чтобы попользоваться моей персоной для увеличения тиражей в последний раз. Так что докопаются они до всего!
– А и бог с ними! – весело махнул рукой на воображаемых газетчиков Алексей Юрьевич. – Или, если желаете, черт их всех побери! От них всегда пользы меньше, чем вредностей. Но как вы отнеслись к моей просьбе?
– А вы знаете хоть одну женщину, которая смогла отказаться надеть такой раритет? Нужно только о наряде побеспокоиться, чтобы и платье подходящим было.
4
Два года тому назад погиб наш папенька, полковник русской армии. Он часто уезжал, не рассказывая нам, куда и насколько, потому что выполнял секретные задания. Ждать в неведении приходилось порой очень долго. Вот и о его смерти мы узнали очень не скоро. Спасибо и на том, что начальство соизволило нам о том сообщить, не рассказав никаких подробностей. А уж о том, как он погиб, мы с дедушкой узнали и вовсе по чистой случайности, когда познакомились в Транссибирском экспрессе с есаулом Котовым[9].
Дедушка мой, Афанасий Николаевич Кузнецов, некогда начинал делать успешную карьеру на сцене, и ему пророчили большое будущее. Но ради семьи он отказался от сценической карьеры. Маменька талантом ему не уступала, ее также звали в лучшие театры, но так же, как ее отец, она отказалась от сцены ради семьи. И была безмерно счастлива. Но после смерти мужа затосковала так, что стало страшно за нее. Вот дедушка и предложил съездить в Европу, чтобы немного развеяться. Однажды в Париже ее пригласили поучаствовать в любительском спектакле, и то, как она великолепно сыграла свою роль, не осталось незамеченным. Поступило предложение от очень известной труппы, и маменька неожиданно, может быть, не только для нас, но и для самой себя, его приняла.
Поначалу мы с дедом искренне радовались ее успехам и тому, что она начала становиться самой собой, почти такой, какой была раньше, что сцена и успех помогли ей перебороть горе. Но она, несомненно, продолжая любить нас, театру отдавалась почти без остатка. Для нас у нее не оставалось ни сил, ни времени. Мы с дедушкой под благовидным предлогом вернулись в Москву. Но дела наши после смерти отца пошли из рук вон плохо. Теперь уже и дедушка затосковал сверх всякой меры. И когда старинный приятель предложил ему вместе с театральной антрепризой поехать в далекую и неизвестную Сибирь, я сама была только за, лишь бы он отвлекся от всех печалей и бед, на нас обрушившихся.
Правда, дедушка согласился стать не актером, а лишь суфлером. И мы поехали в сибирский город Томск. Мои расчеты оправдались, новые люди и служба в театре, по которому он всю свою жизнь скучал, излечили дедушку от черной тоски так же, как излечили маменьку. Но и обо мне он ни на миг не забывал. Даже когда его уговорили стать актером и когда он блестяще исполнил несколько ролей.
Мы познакомились с Петей, сыном томского градоначальника. Завязались и другие знакомства. Да и наши дела стали потихоньку приходить в порядок. Частью благодаря тем усилиям, что предпринимал дедушка, частью благодаря помощи наших новых томских знакомых.
А тут пришло письмо от мамы. Нет, она писала нам регулярно. Но это было то письмо, которого мы ждали и никак не могли дождаться. Маменька просила нас простить ее за то, что на какое-то время мы отошли для нее на второй план, что все для нее заслонила собой сцена. И еще она написала, что хоть и благодарна театру, что тот помог ей вновь ощутить вкус жизни, но она по окончании сезона непременно оставит сцену, и мы заживем как прежде. А чтобы ждать стало меньше, она попросила нас приехать к ней, едва мы освободимся. С самого начала предполагалось, что мы встретимся в Париже, но вышло так, что труппа, в которой играла маменька, приняла предложение некой очень влиятельной особы (поговаривали даже, что из королевской семьи!) приехать в Лондон. Где мы наконец и встретились около двух недель тому назад.
Труппа давала представления в помещениях королевского театра Друри-Лейн, одного из лучших театров Лондона, с залом почти на две тысячи зрителей!
Само собой, я после того, как мы с дедушкой провели целый сезон в театре, почти не вылезала из-за кулис и здесь. Мне было интересно буквально все! И невольно напрашивались сравнения с нашим томским театром и с нашей труппой.
Зал, конечно, был здесь почти в два раза больше и заметно богаче отделан, но в целом ничем особым не отличался: тот же партер, те же ярусы лож, та же сцена. А за кулисами он, пожалуй, и уступал тому театру, что был в Сибири, не был таким удобным для актеров. У маменьки, конечно, имелась отдельная грим-уборная из двух комнат. Но остальным артистам приходилось тесниться больше, чем нашим томским.
