Джошуа был потрясен до глубины души. Конечно, он сразу понял, что это она. Мот ли он не узнать ее изящную фигурку, пылкие поцелуи? Однако все, что произошло, было сном – сладкой грезой, эротической фантазией, по силе воздействия очень похожей на реальность…
Или это была реальность, напоминающая фантазию, и он действительно занимался любовью с той единственной женщиной, которая умела проникать в его самые потаенные мысли?
Борясь с нарастающей паникой, Джошуа слегка приподнял голову. Рана на затылке болезненно ныла, но он не обращал внимания на боль. Анна лежала, совершенно нагая, с закрытыми глазами и дышала спокойно, размеренно. Пряди ее золотисто-каштановых волос разметались по подушке, на губах играла безмятежная улыбка…
Кеньон повернулся на бок, увлекая ее за собой.
– О Боже! – простонал он. – Что я наделал?
Анна открыла глаза. На ее лице было написано блаженное удовлетворение. Тусклый свет свечи придавал коже розоватый оттенок. Джошуа с трудом удерживался от желания исследовать губами каждый дюйм этого роскошного тела.
– Мы сделали это вместе, Джошуа, – тихо проговорила она.
– Я погубил тебя.
– Нет! – Она приложила палец к его губам. – Я не чувствую себя погубленной. Это было… чудесно!
Но ее слова не успокоили Кеньона.
– Чудесно? Любая другая девушка на твоем месте была бы возмущена. Ведь я лишил тебя невинности.
– Я сама подарила тебе ее. Ты кричал во сне, и я забралась в твою постель. Я знала, что может произойти, и даже… надеялась на это.
Кричал во сне? Джошуа вдруг отчетливо вспомнил ночной кошмар. Гремят выстрелы, оглушительно палят пушки. Мужчины взывают о помощи. Он бредет по кровавой реке, но с каждым его шагом берег все удаляется. Ему никак не добраться до раненых. Они умирают. И виноват в этом он, он…
Кеньон очнулся и почувствовал, что Анна крепко сжимает его руки. Брови ее были хмуро сдвинуты.
– Что ты говоришь, Джошуа? Ты ни в чем не виноват. Я пытаюсь это объяснить, но ты меня совсем не слушаешь.
Значит, он говорил вслух? Кеньон нагнул голову и уткнулся носом в ее шею, пряча свое испуганное лицо. Вспоминая войну, он неизменно чувствовал себя виноватым – оттого что остался жив в отличие от многих и многих погибших; оттого что ему приходилось оставлять без внимания смертельно раненных, спасая тех, у кого были шансы выжить. Однако он не хотел, чтобы Анна знала об этих чувствах. Только что он ее обесчестил, но по крайней мере эта ошибка была поправима.
Джошуа вновь приподнял голову и заглянул девушке в глаза.
– Мы поженимся, – сказал он. – Утром я поеду в Лондон и возьму разрешение на венчание.
Анна покачала головой, всколыхнув тонкие локоны, которые обрамляли ее лицо.
– Нет. Я не позволю тебе жениться на мне из чувства долга. Это совсем не обязательно.
Ее упрямство разозлило Джошуа.
– Нет, обязательно, черт возьми! Я тебя скомпрометировал. Или ты считаешь меня последним ничтожеством?
– Я считаю тебя благородным человеком. И очень привлекательным мужчиной.
Она медленно погладила его грудь, потом ее пальцы скользнули к его животу, и мысли Джошуа разбежались в разные стороны.
Глубоко вдохнув, он схватил ее за руки.
– Перестань!
– Почему? Ты же не ханжа. Соблазнять женщин – твой конек.
– Я не соблазняю приличных дам, – процедил он сквозь зубы.
– Вот именно. В том, что случилось, нет твоей вины. Это я тебя соблазнила.
Решив прибегнуть к особой тактике убеждения, он провел пальцами по ее груди, и сосок тут же затвердел.
– Но я пробудил твои желания.
Он продолжал свои ласки, и Анна судорожно вздохнула.
– Ты занимался любовью с другими женщинами и не женился ни на одной из них.
– Эти женщины не были девственницами, – сказал он, переключив свое внимание на вторую грудь. – Они с самого начала знали, что я не дам им ничего, кроме плотского удовольствия.
– Я тоже это знала. – Перехватив его руку, она посмотрела на него из-под рыжевато-коричневых ресниц. – Ты ничего мне не должен, Джошуа. Радуйся: я отпускаю тебя на свободу.
На свободу? Да, он нуждался в свободе, потому что хотел сохранить здравый рассудок и оградить Анну от той тьмы, в которой томилась его душа. Она заслуживала любви, но его израненное сердце уже не могло любить. Джошуа надеялся, что, вернувшись домой, найдет утешение в одинокой жизни, в простом физическом труде и в нормальном, обыденном существовании.
Однако такая перспектива не слишком его прельщала, пока он лежал в объятиях Анны. И вообще он никак не мог взять в толк, почему после всего того, что между ними произошло, она отказывается стать его женой…
Пронзенный внезапной догадкой, Кеньон убрал руку с ее груди.
– Я понял. Ты пытаешься мне помочь. Ты жертвуешь собой, потому что думаешь, что я хочу быть свободным.
Девушка покачала головой:
– Как раз наоборот. Ты сам посоветовал мне сделать что-нибудь для себя. Вот я и сделала.
Взяв его руку, она опять положила ее себе на грудь. Его пальцы послушно обхватили податливую плоть, и по всему телу Джошуа прокатилась жаркая волна желания. Черт возьми! Каждый раз, когда ему казалось, что он ее понимает, она совершала что-нибудь непредсказуемое. Он чувствовал, как часто бьется ее сердце под его ладонью, и этот стук отзывался пульсацией в его чреслах. Прошло совсем мало времени, а он опять ее хотел, хоть это противоречило законам природы. Впрочем, почему бы не овладеть ею еще раз? Ведь он уже лишил ее девственности.
Повернув Анну на спину, Джошуа погрузил в нее свой трепещущий жезл. Она положила руки ему на грудь, как будто хотела остановить. Глаза ее на мгновение округлились, потом наполнились сладкой истомой.
– Мы займемся этим еще раз? – прошептала она.
Он вышел из нее, потом опять вошел – на этот раз очень медленно. Она одобрительно застонала.
– Если ты меня хочешь.
Анна обняла его за плечи.
– Да, хочу. Но… у тебя, наверное, болит голова.
– Не так сильно, как другая часть тела.
Еще один толчок. Она подалась вверх, чтобы принять его в себя. Но он хотел большего. Перекатившись на спину, Кеньон увлек ее за собой. Их тела разъединились, но он знал, что предвкушение только усилит удовольствие. Анна оседлала его бедра, удивленно и немного испуганно вскинув брови.
– Это что… обычная поза?
Он погладил ее крепкие ягодицы.
– Забудь все обычаи и условности.
