Как и официальные духовные лидеры, монастыри и ашрамы «вмещают» Божественную силу за хорошо охраняемыми стенами. Люди, о которых рассказывают, что у них бывают видения, что они слышат голоса, что они вступают в необыкновенно сильную телепатическую связь, способны исцелять молитвой и наложением рук, одновременно изнуряют себя постами до полуобморочного состояния, неделями медитируют и впадают в депрессии, которые довели бы простых смертных до самоубийства. Даже те наблюдатели, которые находятся внутри монастырей, держатся от некоторых мистиков на почтительном расстоянии, дабы в их сторону не сверкнуло «око Бога». Было хорошо известно, что лишь немногие могут вынести «прямое общение» с небом.
В 1960-е годы Второй Ватиканский собор ознаменовал поворотный момент в истории западной религии. Это собрание римских католических иерахов отменило многовековые традиции и ввело новое понятие духовной свободы для всех, независимо от их вероисповедания. Слово «католик» отсылает к «универсальности» мышления – крайне могущественному символу, если вспомнить, что римская католическая религия изначально формировалась в христианской церкви. Теперь, после Второго Ватиканского собора, этот древний институт власти транслировал идею универсального духовного либерализма.
И во всем мире люди начали бросать вызов ограничениям собственных религиозных традиций и изучать другие духовные учения. Женщины искали рукоположения; христиане повалили в дзен-буддистские монастыри и индуистские ашрамы; буддисты и индуисты принялись за изучение христианских традиций; религиозные лидеры восточных и западных традиций проводили официальные встречи. Барьеры между Востоком и Западом рухнули, и не только под натиском революционно настроенных людей, но и таких ученых, как покойный монах-траппист Томас Мертон, который в своем классическом труде «Азиатский дневник Томаса Мертона» высказался о необходимости выявления общих истин буддизма и христианства.
Для духовно обращенных личностей эта новая свобода ознаменовала поворотный момент в «познании Бога», который по своим последствиям сопоставим лишь с открытым неповиновением Мартина Лютера. Между тем как «непосвященные» изучали знания, необходимые для истолкования глубокого смысла Священного Писания, светское образование ухудшило позиции рукоположенного или официального религиозного лидера. В переносном смысле, рухнули монастырские стены, которые так долго вмещали невыносимо яркий Божественный Свет. Впрочем, в 1950-е годы китайцы вторглись в Тибет, и далай-лама был вынужден покинуть свой дворец. Изгнание духовного лидера страны остается одной из самых печальных страниц тибетской истории, но, с другой стороны, именно тогда идеи далай-ламы и многих других великих учителей получили распространение и влияние на духовные общины мира. Божественный Свет воссиял в жизни бесчисленных «мистиков вне монастырских стен» – мирян, которые постигли духовные учения и сделали их главным достоянием своей частной жизни.
Данный переход от религии к духовности – это не просто культурное течение. Это реорганизация нашей планетарной общины, которой открылись универсальные истины, познаваемые символическим видением. Последнее включает в себя шестое чувство – интуицию, которая позволяет воспринимать связи между всеми биоэнергосистемами.
На одном из моих семинаров женщина рассказывала о своей связи с природой. «Каждый день, готовясь к работе в саду, я произношу молитву, призывая на помощь духов-хранителей природы, и я сразу ощущаю присутствие этих энергетических сущностей рядом со мной. Если несколько лет назад кто-нибудь сказал бы мне, что я буду говорить такие вещи, я посчитала бы его сумасшедшим. Но восемь лет назад, после того как я наблюдала природное бедствие, меня переполнило такое горе, какое раньше никогда не испытывала. Я не могла прийти в себя. Однажды после полудня, идя через лес, я услышала голос, идущий из-под земли. Он говорил: „Помоги нам“. Я прониклась до глубины души и разрыдалась, так как понимала, что со мной говорит сам лесной царь. Тем же вечером я позвонила своему начальнику и попросила об увольнении с должности администратора магазина. У меня не было даже мысли о том, как я буду обеспечивать себя. Я просто повиновалась этому голосу. Потом я молилась, чтобы мне указали путь, следуя которому, я могу помочь природе. Через две недели человек, которого я тогда едва знала, поинтересовался, не хотела бы я заняться выращиванием и продажей лекарственных трав. Как я сейчас понимаю, с этого предложения началась моя жизнь».
Подобно силе, движущей планеты, так и это интуитивное чувство сопричастности движет нас к холистическому пониманию здоровья и болезни, окружающей среды и ее биологического разнообразия, приоритетам социальной защиты и благотворительности. Это движение к сотрудничеству «всем миром» распространяет Божественный Свет, озаряющий всех. Вполне вероятно, что человечество «получило приказ» о духовном взрослении до уровня холистического видения и служения, и теперь нам открыты все пути служения, чтобы мы могли выполнить этот приказ.
Джим Гаррисон, 44 года, президент Горбачев-фонда, президент Международной ассоциации внешней политики, председатель правления и генеральный директор корпорации «Диомед». Он – политический деятель глобального уровня, объединяет людей, воссоединяет страны и делает наш мир немного лучше. Кроме того, Джим получил степень доктора теологии Кембриджского университета. Он вдохновил Михаила Горбачева на создание Фонда, подал идею спутникового телемоста между американскими астронавтами и советскими космонавтами, стоял у истоков Первого глобального форума, где собралось множество мировых лидеров, таких как Джордж Буш, Маргарет Тэтчер и Михаил Горбачев. Он встречался с такими влиятельными духовными учителями, как Дипак Чопра и Тит Нат Хан, обсуждал новую парадигму нашего глобального общества. Джим – это человек, которого вдохновляют перспективы и сила человеческого духа.
Он родился в Китае, его родители были американскими миссионерами. Джим так описывает свой первый духовный опыт: «В пятилетнем возрасте я случайно зашел в буддистский храм в деревушке Тайваня и впервые увидел медитирующего монаха. Наблюдая за ним, я заметил муху, ползущую по его лицу, и это зрелище приковало мое внимание, потому что монах не двинул ни единым мускулом. Муха улетела, а потом вернулась обратно, но он так и не пошевелился. Я понял, что этот человек был в другом месте. Я сидел в храме и продолжал наблюдать за ним, и думал только об одном: „Где он?“ В следующее воскресенье, когда мой отец читал церковную проповедь, я понял, что не верю в нее. Внезапно меня осенила мысль, что Восток – это сокровищница истины, что восточную культуру должно чтить, а не пытаться извратить. Вскоре меня отправили в протестантский пансионат и в возрасте семи лет меня жестоко избили, потому что я был не согласен с миссионерским учением о Боге. И когда меня избивали, передо мной возник образ монаха. Он напомнил мне о реальности вне времени и пространства, где может побывать каждый из нас. Этот образ помог мне пережить школьные годы. В девять лет я полюбил теологические диспуты. Помню, как однажды встал на защиту девочки-католички, учившейся со мной в пансионате. Ее звали Джеки. Другие ученики сказали ей, что она попадет в ад из-за своей веры, а я сказал, что никто из верующих в Бога не попадет в ад. Я сказал, что ее католическая вера не имеет никакого значения. За это я поплатился двумя неделями карцера. Вскоре одна из воспитательниц собрала всех детей в комнате, чтобы раздать им сладости. Из соседней комнаты я слышал, как она говорит им, что они смогут получать больше конфет, если согласятся не играть со мной, пока я не приму Христа. И снова перед моими глазами встал образ монаха, напоминая мне о том пристанище, куда мы можем удалиться, чтобы пережить испытания внешнего мира, вопреки любым обстоятельствам. Когда я занялся медитацией, то начал познавать добродетели: чтобы человек мог противостоять собственной умственной ограниченности, ему дана миссия. Он должен оставаться на стороне Света – защищать других, противостоять негативным людям. Из этого озарения возникло понятие социальной справедливости, которое сегодня составляет мою жизнь. Я убежден, что мы – это сосуды, посредством которых Дух трудится над выполнением миссий, необходимых для дальнейшего человеческого развития. Это единственное, что я пытаюсь сделать в своей жизни. Я убежден, что возродился к труду и духовной жизни, потому что воспоминание о той истинной реальности никак не выходило у меня из головы. Так или иначе, в день встречи с монахом, я, очевидно, погрузился вместе с ним во внутренний мир. С тех пор я никогда не возвращался в состояние обыденного сознания. Я верю, что иногда нам надо молиться, иногда медитировать, а иногда смело идти навстречу испытаниям и, скажем так, не перебегать на ту сторону улицы. В других случаях мы обязаны восхищаться сложностью и разнообразием Божественного творения. Именно в этом заключается миссия человеческого духа».
