Книга Киномеханика - Вероника Кунгурцева

Ему всё же удалось подремать на крыше сарая, куда он вернулся среди ночи: пришлось натрудить ногу, одолевая всяческие препятствия в форме деревьев и крыш. Однако, когда он проснулся, яркое солнце, усердно обводя каждый листик, проникая сквозь фитосферу, не давало залеживаться. В доме и в летних сараях еще не вставали. Ночью он определил, что занял крышу сарая Жеки, так что они, можно сказать, спали как узники на нарах, причем Марат занимал верхние. Баба Шура, если только он, увлеченный прослушкой, не пропустил ее, осталась ночевать в полуподвале.

Пока разбушевавшийся поток событий не унес его туда, куда Макар телят не гонял, Марат решил спешно отправляться на поиски истца. Он умылся над питьевым фонтанчиком, бившим из середины мраморной, волнистой по краям, чаши на высокой ножке, по-собачьи полакав воду ломаной струйки. Вода в разных водопроводах различается: на юге вода была такой вкусной, что он хватал ее зубами — это было похоже на плавными толчками выходящий из-под земли ключ, только чудеснее, потому что при нажатии на пупочку бил родник.

Марату какой-то смысл забрезжил только на юге. В Юрге он не понимал вовсе, к чему было подавать на него иск. Ведь иск — не писк! Изощреннее прочих доброхоты, подающие иск под предлогом, что ответчику же будет лучше на полном гособеспечении в случае его удовлетворения — словно бывали случаи неудовлетворенного иска. Хотя на самом деле Учреждение раздражало Марата не больше, чем палка в колесах, вредный механизм, забор, который надо перемахнуть, но на который бесполезно лаять. Корень зла был в иске, в заявлении. Без него само по себе Учреждение дел не заводило и не возбуждало, кроме исключительных случаев. Марат с Петриком, сидя внутри Учреждения, не знали, куда энергию девать. И только в побеге (в уходе!) они выкладывались, уставая, как гончие, и не затевали ссор на пустом месте. Возмездие начинается не с экзекуции, а с доследования сфабрикованного дела, учил старший инструктор. Шах, а потом мат. Шах и швах. Для отвода глаз надзирателей они организовали шахматный кружок, но никаких шахматных матчей на потеху сокамерникам не устраивали, запускали друг в друга фигурами (хотя втайне от администрации выучились играть, и неплохо). Точно так же, как в драмкружке постигали азы лицедейства, наружно не интересуясь литературной основой спектаклей, которую опять-таки осторожно принимали к сведению. Неизвестно ведь, что пригодится в дороге (в служебной командировке, как учил инструктор), какие навыки и умения. Так, Марат узнал, что степенный конюх, работающий в Учреждении — с которым по наводке Петрика он решил вступить в контакт, приняв его слова как руководство к действию, — никогда не матерился и даже не чертыхался, в сердцах он говорил: «Шут с ним», «Ну его к шутам!», «Вражина!», чёрта, чтобы не будить его, чалдон именовал иносказательно: «враг», «шут», «шутик». Вначале Марата это забавляло: сидельцы, да и надзиратели матюгались так, что уши вяли и дух вытягивало, но потом решил взять на вооружение, ведь ничем нельзя пренебрегать: и если уж вольнонаемный персонал, хотя бы в лице одного только старовера, так осторожничает, чего уж говорить о заключенных, особенно в бегах, когда чаша весов могла склониться на противоположную сторону от любого впопыхах сказанного слова. И даже старший узник, которому Марат открыл свое наблюдение, посмеявшись вначале, подумал и согласился с младшим. Так Марат заговорил эвфемизмами, как и сам инструктор, облачив некоторые понятия в одежды несвойственных им звуков, надев на лексические конструкции личины чуждых вроде бы смыслов. Впрочем, влияние на новый способ изъясняться оказал не только конюх-кержак, но также отсидка в карцере после одного из побегов — планы побегов у Марата вызревали быстрей, чем успевали отрасти обритые в наказание волосы, — когда он нашел на полу забытый или специально подложенный надзирателями «Юридический справочник» (вот, мол, что тебя ожидает в будущем: переезд в места не столь отдаленные, так что готовься к бессрочной каторге, сиделец-нарушитель!), который Марат, страдавший со времен «шкафа» клаустрофобией, вынужденно прочитал от корки до корки, а потом еще раз, и еще, и еще: в тот раз его посадили в карцер надолго, а ему претило натыкаться взглядом на тесные стены, которые его подавляли. Петрик говаривал: «Глаз отдам с лица, но подкузьмлю истца»; он убеждал, что кара должна быть неотвратимой. И сейчас всё Марату казалось, что старший инструктор секретно отправился вслед за ним, и он, незаметно для себя, выискивал в расслабленной толпе курортников хмурое лицо с узкими проталинами глаз, подтянутую фигуру, облаченную в форму Учреждения. Всё ему мерещилось, что тут работает кто-то из их резидентуры.

Марат считал, что настоящим знакомством бывает только деловое. Поэтому с морем хорошо знакомы моряки и рыбаки, а не праздношатающиеся отдыхающие, которых немало было и в порту. Обойдя мелководный причал с рядами катеров и комет на подводных крыльях, под углом к которому возвышалось длинное здание Морского вокзала, сейчас почти скрытое пришвартовавшимся в глубоководном причале ослепительно-белым многопалубным теплоходом «Адмирал Нахимов» (только шпиль морвокзала с пятиконечной звездой пронзал синеву небес между двумя красными трубами корабля), Марат очень скоро обнаружил суденышко с антрацитовыми бортами: отсутствие названия оказалось отличительной приметой катера (которому, к счастью, пока что не вернули имя). На корме мерно качавшейся посудины, соединенной с береговыми кнехтами пеньковым канатом, свесив босые ноги в закатанных до колен штанах, сидел матрос, курил папироску и лениво поплевывал в зеленую, с золотыми солнечными разводами, похожую на парчовую ткань праздничного платья Директрисы волну. Марат попросил позвать Захара Трофимовича Фирсова, который, по его сведениям, командует этим безымянным судном и которому он задолжал довольно крупную сумму денег и хотел бы теперь немедленно отдать долг, так как в ближайшем будущем собирается покинуть этот гостеприимный город.