Книга Королевы Привоза - Ирина Лобусова

Старая горничная Розы Шип. Дело Маньки Льняной. Медальон в пантеоне убийцы. Планы Японца. Младенец Машутки

Старый шелудивый пес с облезлым хвостом метнулся из-под ног, недобро кося блестящим большим глазом. Володя аккуратно вступил на крыльцо, которое выглядело так, словно при малейшем прикосновении рассыплется в прах.

Все в этом старом дворе на Слободке выглядело таким ветхим, словно сохранилось еще со времен Всемирного потопа. Володя немало поплутал в лабиринтах Слободки, прежде чем найти нужный ему адрес.

Дом оказался многоквартирным, трехэтажным, окруженный такими же покосившимися домами. Даже с виду он был похож на карточный домик. Казалось – дунешь немного, и упадет.

Крыльцо между тем отлично выдержало его, и вскоре Володя крутил звонок возле двери с облезлой краской на первом этаже, из-за которой нестерпимо разило жареным луком.

Неопрятная старуха в халате в жирных пятнах почти сразу открыла дверь. Она была такой толстой, что даже пояс от халата не сходился на ее объемном животе. В этой жуткой полноте было что-то болезненное. На отекших от водянки ногах свернулись простые чулки. Тапочки были такие старые, что в дыры из них высовывались пальцы. Старуха была живым олицетворением беспросветности и нищеты, долгой, никчемной жизни.

– Тебе чего? – Левый глаз старухи был закрыт плотной воспаленной пленкой, она была полуслепой, и оттого тревожно вглядывалась в окружавшую ее темноту.

– Ты Груша? – спросил Володя. Ему было неприятно обращаться так к старухе, но он знал, что другого обращения она не поймет.

– Ну! А тебе чего?

– Поговорить надо. О прошлом.

– Нету у меня прошлого. О чем с тобой говорить?

– О хозяйке твоей. Розой Шип звали. Помнишь ее?

– Как за такое можно забыть? Хоть и потрепала меня жизнь, а Розочку с шипами до сих пор помню. Тебе-то это зачем?

– Надо узнать кое-что.

– А деньги у тебя есть?

– Есть, – Володя вложил ей в ладонь крупную бумажную купюру, и старуха на ощупь определила, сколько денег. Лицо ее посветлело.

– Ну заходи.

Володя оказался в комнате, заставленной старой громоздкой мебелью, где буквально на всем сидели кошки.

Согнав двух рыжих котов, развалившихся на вытертом плюшевом кресле, старуха постелила газетку и усадила Володю туда. Он сел, с ужасом вдыхая отвратительный кошачий запах, от которого почти сразу начала болеть голова.

– Роза Шип мертва, – важно сказала старуха, усаживаясь на диван и опираясь на невесть откуда появившуюся палку, – Розу убили, а кто ее убил, так никто и не нашел.

– Я знаю, – Володя кивнул, – читал в архиве про ее дело.

– Так ты сыщик? – презрительно бросила старуха.

– Я журналист. Книгу пишу про старые убийства. И про убийство Розы Шип, – покривил душой Володя.

Единственной интересной зацепкой, которую он обнаружил в тюрьме, еще раз встретившись со стариком, был адрес горничной, дававшей показания по делу об убийстве Розы Шип. Володя взял адрес на заметку и отправился побеседовать с горничной, не сильно и надеясь на то, что ему повезет и адрес остался прежним. Но ему повезло. Горничная, превратившаяся из молодой женщины в неопрятную больную старуху, жила в том же самом доме на Слободке, где и в 1895 году.

И вот теперь Володя слушал ее рассказ, в котором не было ничего нового.

– А ты хорошо Розу знала? – спросил Володя, когда хозяйка замолчала.

– Ну как хорошо… – она задумалась, – с того самого момента, как она поднялась. Ведь Роза не с самого начала такую карьеру сделала. Никто не думал, что она из простой уличной поднимется.

– А как она поднялась?

– Ну… к чему ворошить прошлое… дело темное было… Было и быльем поросло… – было видно, что старуха кривит душой, что она страшно хочет рассказать об этом самом прошлом, и Володя протянул ей еще купюру.

– Расскажи подробнее, – попросил он.

– Ладно, – старуха устроилась поудобнее, – столько лет прошло, можно уже сказать. Подругу она предала. Такую же, как сама, уличную девицу. И за то деньги получила… много денег. На них и открыла на Ланжероновской бордель.

– Как предала? – Володя понял, что это и есть настоящее, и вот сейчас он действительно услышит то, ради чего прошел весь этот путь. И он не ошибся.

– Была такая девица на Дерибасовской… Манькой Льняной звали. Отчаянная такая девица! В разные истории впутывалась. А мужики к ней так и липли, от богатых клиентов отбоя не было. А у Розы – нет. Розу не сильно мужики любили. Уж больно она была характерная. И вот завидовала Роза этой Маньке и делала вид, что с ней дружила.

Однажды Манька Льняная зарезала золотого гуся. Был такой важный купец, набитый деньгами. Она его в ресторане на Дерибасовской подцепила. И задумала со своим сообщником порешить его. Потащила кататься на волнах, на лодке, там сообщник его и зарезал. А труп в море выбросил. Деньги они забрали. А Маньке не захотелось делиться деньгами поровну, и когда они приплыли на берег, она воткнула ему в горло свою шпильку для волос, так и убила. Фараоны ее быстро нашли. Вычислили, арестовали – а как доказать, что она виновна в двух убийствах? Тогда родственники золотого гуся скинулись и через следователя заплатили Розе за то, чтобы та следила за подругой и на нее донесла.

Манька Льняная была бесхитростная, думала, что Роза ее подруга. И до ареста много чего ей рассказала.

У Маньки была дочка годовалая, Машутка, от бандита Токарчука. Манька когда деньги забрала, ей купила куклу фарфоровую и спрятала в нее шпильку, которой кореша своего порешила. А Роза в тот момент была у нее дома и видели, как Манька шпильку в куклу прятала. Манька еще смеялась: ну кому придет в голову искать орудие убийства в детской игрушке? Машутка страшно радовалась кукле – других игрушек у нее не было.

И Роза донесла обо всем этом следователю. Фараоны заявились в комнату Маньки, отобрали куклу у Машутки, разбили ее и нашли в ней шпильку – доказательство. Маньку Льняную признали виновной в двух убийствах и повесили. Машутку же отправили в приют для сирот. А Роза на деньги, полученные за донос на подругу, открыла свое роскошное заведение на Ланжероновской. Так она и поднялась. Но ей не принесли добра эти деньги. Многие в Одессе ею брезговали, ведь весь город знал, что она Маньку Льняную предала. Мерзкие это были деньги.