Мне неприятно, что вы называете меня женоненавистником. Это неправда. Но я — чудовище. Я — Сын Сэма. Я — жалкое отродье.
Дэвид Берковиц Эвелин прислушалась — хотела убедиться, что в ее сторону никто не идет. Она знала, что она все еще на рабочем месте. Когда она уходила домой, то всегда делала отметку в журнале. Всегда имелась вероятность того, что кто-то доложит о состоянии Хьюго или сообщит что-то новое про очередную выходку Гарзы, равно как имелась масса других поводов. Иногда, когда Эвелин задерживалась на работе допоздна, кто-нибудь из охраны заглядывал к ней, чтобы просто поговорить. В конце концов, она психиатр, а работа психиатра — источник постоянного стресса.
Но все было тихо. Даже уборщики, и те уже ушли, по крайней мере из этой части здания. Перед тем как они ушли, она взяла их ключи. Сделать это оказалось легко. Куда труднее было найти среди двух десятков ключей на одном кольце нужный, так как на первый взгляд все они были одинаковыми. Трясущимися руками она пробовала их один за другим, пока не смогла отомкнуть собственную дверь.
Как только нужный ключ был в ее руках, она положила его в карман, а остальные вернула на место. Если ее застукают, она скажет, что случайно захлопнула дверь и теперь пытается снова попасть внутрь. Но если в кабинете Фицпатрика она что-то положит не туда, а он завтра это заметит или что-то заподозрит, он наверняка поинтересуется у уборщиков. И тогда они вспомнят, что на несколько минут она забирала ключи.
Так что им лучше ничего не знать. К тому времени, когда они хватятся ключа, будет уже далеко за полночь. Они не смогут попасть в кабинеты врачей. Но, по мнению Эвелин, даже если те пару ночей останутся без уборки, никакой катастрофы в этом не будет. Уборщикам же придется попросить слесаря поменять замки и выдать новый ключ.
В кабинете Фицпатрика стоял затхлый запах — точно такой же исходил и от него самого. В дальнем углу стояла причудливая вешалка, на которую он вешал свое тяжелое пальто, шляпу и зонтик. Противоположную сторону комнаты занимал массивный письменный стол из красного дерева и такое же массивное кожаное кресло.
На одной стене — дипломы в рамках. Вдоль другой протянулись книжные полки. Но вместо серванта, как у нее, у Фицпатрика в кабинете стоял высокий канцелярский шкаф. Эвелин всегда считала, что он хранит в нем дела бывших пациентов или же данные своих исследований, потому что для работы в Ганноверском доме такой огромный шкаф был попросту не нужен: для хранения документов рядом с вестибюлем имелась специальная комната.
Таким образом, если кому-то случалось заболеть или не прийти на работу, любой коллега при необходимости всегда мог забрать личные дела его пациентов, чтобы ознакомиться с историями болезни. Их медицинская команда не всегда отвечала этому идеалу. Вместо того чтобы поставить папку на место, они таскали ее с собой или забывали на столе или в портфеле, объясняя это тем, что-де еще не закончили отчет. Но в одном Эвелин была уверена точно: ни у кого из ее коллег не было в кабинете такого огромного канцелярского шкафа, как у Фицпатрика.
Интересно, что же в нем находится?
Она попыталась это выяснить, но шкаф оказался заперт. На ее счастье, в отличие от стола. Эвелина основательно перерыла его, но ничего интересного не нашла, кроме небольшого ключика. Она подумала, что он подойдет к шкафу, но не тут-то было.
— Черт! — Где же Фицпатрик может хранить этот чертов ключ? Или он на ночь уносит его домой? Неужели в этих ящиках таятся какие-то секреты? А если да, то почему? Заинтригованная, она даже порылась в мусорной корзине. Кстати, ради этого ей и хотелось попасть к нему в кабинет в первую очередь. Она надеялась найти листы, на которых он «оттачивал» ее подпись — точно так же, как когда-то в детстве делали они с сестрой, пытаясь подделать для школы подпись матери. Эвелин сомневалась, что Фицпатрик настолько глуп, чтобы оставить в корзине десять разных вариантов подписи «Эвелин Тэлбот». Наверняка он отправил их в шредер. Но вдруг она найдет отпечаток собственной подписи — либо в его рабочем блокноте, либо на промокашке или чистом листе бумаге. Она не раз видела, как это делается, на занятиях по криминалистике. Детектив водил карандашом по чистому, на первый взгляд, листу бумаги, и на нем проступало ранее написанное.
Она внимательно изучила каждый лист, который не попал в шредер, но единственным ее «уловом» была записка Расселу о ее «непредсказуемом поведении». Она как раз читала ее, когда какой-то звук заставил ее замереть на месте. Кто-то шел по коридору…
