Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Если до этого многие слушатели переговаривались, делясь с соседями впечатлениями, то тут все стихли, как военные, так и простые граждане превратились в одно большое внимание. Особенно чекисты напряглись. И я под пристальными взглядами присутствующих, которые переводили взгляды с меня на генерала и обратно, стал описывать прегрешения этого нациста:
— Итак, Герман Рейнеке, генерал пехоты, с начала войны Германии с Советским Союзом — начальник Службы военнопленных. Именно он заявлял, что главная цель каждого советского человека состоит в том, чтобы уничтожить Германию, следовательно, все советские люди должны рассматриваться как смертельные враги рейха, и относиться к ним нужно соответственно.
Осенью сорок первого года Рейнеке заявил: «Большевизм является смертельным врагом национал-социалистской Германии. Впервые в истории германский солдат сталкивается с врагом, который имеет не только военную подготовку, но и опыт большевистской политической школы, пагубно отражающейся на людях. В связи с этим на русских не распространяются требования Женевского соглашения относиться к ним, как честным солдатам». Исходя из таких установок, Рейнеке отдавал приказы о жёстком обращении с советскими военнопленными, в случаях отсутствия других возможностей, о размещении их под открытым небом, расстреле пытавшихся бежать из плена. Жёсткие меры Рейнеке привели к тому, что смертность среди советских военнопленных достигла семидесяти процентов… Я лично прошу арестовать генерала Рейнеке как военного преступника и судить его со всей суровостью советских законов.
Как я закончил, поднялся оглушительный шум, возмущения было много, но милиция быстро навела порядок. Адмирал Трибуц, тот самый, что командовал встречей, принял адмирала с генералом и получил их документы. Мы немного отошли в сторону, воспользовавшись краткой передышкой, и тот описал, что они готовят дальше, вдруг сообщив:
— Товарищ Берия вылетел в Ленинград. Попросил тебя его дождаться. А то говорит, что ты очень быстрый.
— Ну да, я сегодня вечером хотел оправиться домой… Ладно, подождём. Кстати, я тут на абордаж в одиночку «шнелльбот» взял, ну и свежие карты с минными полями позаимствовал. Интересует?
— Ещё как интересует! Сейчас вызову командира оперативного штаба, который и за контрразведку отвечает, замещает выбывшего по ранению коллегу…
— М-да, Берия, значит? Чую, непростой разговор предстоит, — пробормотал я себе под нос. — Ну и правильно, давно пора. Да и хватит с меня приключений. Просто жить нужно.
Прибрежные воды Туапсе
Спустя чуть больше шестидесяти лет. Вечер
Встав, я поднял бокал и осмотрел всех своих многочисленных родственников, что сидели за длинным столом на закрытой палубе арендованного прогулочного лайнера. К сожалению, в Советском Союзе всё же не принято иметь личные яхты, а вот арендовать их у государственных компаний — вполне.
— Дорогие мои, как же я рад, что мы наконец собрались вместе. Восемь лет уже не собирались всей дружной семьёй. Да и в прошлый раз это было из-за печального повода — хоронили… прощались с нашей любимой мамой, бабушкой… ну и кому-то с тёщей. Сейчас же у нас радостный повод встретиться: наш с Мариной юбилей. Восемьдесят лет всё-таки…
Я говорил и говорил, рассматривая постаревшие лица таких родных для меня людей — жены, сестёр и братьев, своих и их детей, внуков. Друзей, в конце концов. Уже по ним видно, что жизнь прожита не зря. Не было развала Союза, хотя он сам изменился и изменил внешнюю политику. К частной собственности относиться стали гораздо свободнее. Границы были открыты, процветал туризм. Пусть в правительстве и сидел генсек, пятидесятитрёхлетний Артур Александрович Поляков, мой сын, он тоже здесь, но я не считал себя причастным к этому. Только радовался, что жизнь в Союзе стала гораздо лучше. Да что это — мобильные телефоны в свободном доступе для граждан появились уже в начале девяностых, а личные компьютеры — с середины семидесятых. Примерно тогда же был запущен Галонет, тот же Интернет.
Жизнь моя протекала не совсем так, как я спланировал. Я не стал ни врачом, ни мореходом, как хотел, но остался в искусстве. Я стал кинорежиссёром, продолжая быть композитором и поэтом. Мой первый фильм осенью сорок третьего вызвал шквал восторга простых людей и критики от богемы. Это была копия фильма «Крепкий Орешек».
Румянцевой у меня, конечно, не было, а та великолепно сыграла роль, но я нашёл не менее талантливую актрису. Фильм имел ошеломительный успех. И постепенно я дошёл до того, что стал ведущим режиссёром Советского Союза. Специализировался в основном на комедиях, но и серьёзные фильмы были… Написал мемуары о своём похищении, почти миллионным тиражом вышли.
Но по порядку. После того бегства из плена, я всё же поговорил с Берией. Прижал он меня в углу. Пришлось сознаваться. Да, я из будущего, вселенец в тело. Говорили мы долго, почти сутки, после чего я на своём катере отправился в Москву. С парой парней из людей наркома и двумя матросами. Берия тогда интересовался: как так, два разных почерка, как так получалось? Вот я и раскрыл секрет. В школе писал почерком местного молодого Александра Полякова, а те письма, что в Кремль отправлял, почерком настоящего Полякова, а они разные. Ну да ладно, меня, конечно, отругали, что так долго столько секретов хранил, но включили в дело. Несколько месяцев я сразу после школы отправлялся в одну организацию, где общался с теми людьми, которым была доверена Тайна. В кино меня сам Сталин спровадил, сообщив, что это важное направление и его надо развивать, а кому как не мне, если я всё своими глазами видел? Весной сорок третьего помогал одному режиссёру ставить военный фильм «Звезда» об армейских разведчиках, и сам так загорелся, что к концу осени закончил снимать свой «Крепкий Орешек». Везде мне был зелёный свет. Не знаю, где столько цветной плёнки взяли, она большой редкостью была, но фильм был первым в Союзе цветным.
Война закончилась в декабре сорок четвёртого и с гораздо меньшими потерями. С союзниками у нас заметно охладились отношения, поэтому с открытием второго фронта те не спешили, вот и опоздали, лишь часть Италии и Франции смогли оккупировать. До сих пор там базы держат, хотя мы вывели войска через двадцать пять лет. Как при оформлении капитуляции и было указано. Да это дела прошлых времён.
О семье немного расскажу. Отец прожил двенадцать лет после окончания войны, раны сказались, маму схоронили восемь лет назад. Бабушка отца на год пережила. Вот дед через четыре года после окончания войны ушёл. Все мои братья и сёстры находились здесь, кроме Кирилла. Он лётчиком был, штурмовиком, сгорел в своей «сушке» в семьдесят девятом во время одного из вооружённых конфликтов, словив «стингер». Татьяна, врач, профессор медицины, сидела в инвалидном кресле, старая, уже почти не ходит, но она была со всеми нами и, держа бокал, смотрела на меня слезившимися глазами, слушая, как я описывал нашу жизнь. Взлёты и падения. Всё же нам было чем гордиться.
Марина стала художницей, признанной, по всему свету в галереях были её картины. Как и Айвазовский, обожала морские темы. У меня множество её картин, люблю свою сестричку. Валя пошла по пути, что я себе планировал, как и Таня, стала врачом, терапевтом, доктором медицинских наук, а Ольга — педиатром, кандидатом медицинских наук. Ленилась. Луша… О, Луша — инженер-авиаконструктор, доктор технических наук. Только занималась не самолётами, а беспилотниками. Ведущим инженером была, пока на пенсию не вышла. Дима стал военным, сейчас сидел в своём вице-адмиральском мундире. Даже награды имел, два боевых ордена. Тоня, одна из младших сестричек, профессор педагогики. Наташа — известная актриса кино и театра. Даже сейчас, несмотря на возраст, участвует в некоторых спектаклях в театре. В кино она после смерти матери не снимается. После войны у нас ещё один брат появился. Олег Кондратьевич. Теперь с профессорской бородкой клинышком. Единственный академик у нас в семье, всемирно известный учёный-физик.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
