— А если грузовику нужно подъехать? — рассуждала Поля. — Непонятно.
Барбара смеялась и тут же говорила, как на ее языке называется дом, дерево. Полинка запоминала быстро. Честно говоря, она не думала, что иностранные языки такие легкие. Последняя учительница английского сбежала из их поселка лет пять назад, а другая, которую прислали вместо нее по распределению, после университета, уехала на следующий же день.
Однажды Барбара показала Полинке фотографию мужчины с густой седой шевелюрой и словно вырезанными из камня, как у скульптур, которые Полинка видела в областном музее, но чуть стертыми от времени чертами лица.
— Это мой муж, его зовут Томас, — сказала, почему-то смущаясь, Барбара. — Я рассказала ему о тебе. И он тоже хочет познакомиться с тобой. Но он не может сейчас приехать. Он профессор, преподает в университете, у него всегда столько дел! И мы с ним вместе приглашаем тебя к нам в гости. Конечно, когда мы с тобой обе выздоровеем.
— Спасибо, тетя Барбара, — сказала Полянка. — Но я… я хочу домой.
Ее тянуло в комнату дома отдыха, который был ей родным. Ей почему-то казалось, что, когда она окажется среди вещей, к которым привыкла, ей сразу же станет лучше.
Главврач отпустил Полинку домой вместе с Барбарой, сказав, что им нужно вернуться к вечеру. Он должен посмотреть Полину, выздоровела ли она окончательно или нет.
Когда Полинка издали увидела знакомое здание административного корпуса, ее сердце радостно забилось, и впервые за это время девочка засмеялась. Галопом, прыгая через две ступеньки, Полина — откуда только силы взялись? — взлетела на второй этаж. Промчалась по коридору и с торжествующим криком распахнула дверь.
Полутемная комната с зашторенными окнами встретила ее тишиной и едким запахом пыли… Все вещи — и мамины, и Маринины, и ее, Полины, — стояли и лежали на своих привычных местах. И все же… Это уже был не тот веник, что всегда стоял в углу у порога, и не та школьная линейка, которой так хорошо было лупить по головам мальчишек. Они точно потускнели, поблекли.
«Умерли», — подумала вдруг Полинка и, инстинктивно защищаясь от этого слова, схватила за руку вошедшую в комнату Барбару.
— Я поеду с тобой, — сказала она тихо. — Мне здесь плохо.
Но Барбара почему-то не обрадовалась, а вдруг вытащила из сумочки кружевной платочек и приложила к глазам…
— Если тебе что-нибудь хочется взять отсюда, тогда бери сейчас. Здесь ведь будут жить другие люди.
Полинка и сама знала, что их комната была служебной. Они жили здесь, потому что мама работала в доме отдыха, а теперь будет работать вместо нее другая женщина, она и будет здесь жить. А Полинка съездит к Барбаре, а потом ее, как и говорил главврач, оформят в детдом. И она, обводя глазами комнату, взяла альбом с фотографиями, вынула фотографию мамы и сестры. Барбара молча прижала ее к себе, и у Полинки наконец нашлись силы, чтобы заплакать.
Когда они шли прочь, к красному автомобилю, на котором Барбара привезла ее сюда, Полинка озиралась на здание административного корпуса, к которому она лишь недавно бежала со счастливым смехом, и оно тоже казалось ей пугающим, и ей хотелось быстрее оказаться в Любеке с Барбарой, такой непохожей на всех женщин, с которыми ей доводилось общаться. Она, например, никогда не видела, чтобы женщина водила автомобиль.
— Это твоя машина? — спросила Поля.
— Нет, этого вашего главврача. Но в Любеке у меня и у Томаса есть свои автомобили. Я выучу тебя водить, Томас не сможет, он всегда занят…
— Значит, вы приглашаете меня надолго? — спросила Полинка. Автомобиль невозможно выучиться водить за день или за два. Значит…
Тут Барбара затормозила, а потом резко свернула к обочине, и Полинка вдруг заметила, что она волнуется.
— Поля, мы с Томасом хотели бы, чтобы ты переехала к нам навсегда, — сказала Барбара. — Чтобы ты стала нашей дочкой, а мы твоими родителями. Скажи, а тебе хотелось бы этого?
Сейчас Полинке хотелось одного — уехать отсюда как можно скорее. Но предложение Барбары удивило ее… Конечно, Барбара хорошая, добрая, но разве она может заменить Полинке и маму, и Марину? И Томаса она совсем не знает… Нет, она никогда не сможет стать дочкой совсем чужих людей. А погостить в красивом, немножко похожем на кукольный городе-штадте она, пожалуй бы, согласилась.
— А как отчество дяди Томаса? — спросила Полинка, и голос у нее дрогнул. Вдруг тетя Барбара обидится на ее слова и не возьмет ее с собою. — Ведь когда я приеду к вам, мне надо будет как-то его называть.
Барбара засмеялась и прижала Полю к себе.
— Ах ты, Рейнеке-лис, — сказала она. — Умница ты моя. Не волнуйся, я поняла тебя. Но вся беда в том, что в нашей стране людей называют только по именам.
— И все-таки… И у вас, и у вашего мужа ведь есть папа, — робко настаивала Полина.
— Моего зовут Карл, а его Рихард, — улыбнулась Барбара.
«Барбара Карловна, Томас Рихардович», — Полинка повторила несколько раз про себя странно звучащие имена-отчества и успокоилась.
Барбара Шулер — в прошлом Барбара Вейзель — окончила в Гамбургском университете факультет русистики. Еще во время учебы она познакомилась с Томасом Шулером — студентом медицинского факультета. По окончании курса Томас сделал Барбаре предложение руки и сердца, и та не нашла никаких веских оснований для отказа молодому, перспективному врачу очень недурной наружности и к тому же, несмотря на некоторую сухость в обращении, заботливому и даже нежному к ней. Молодые переехали из Гамбурга в Любек, где Томас начал практиковать в одной из крупных, процветающих клиник. Для Барбары же в Любеке работы не нашлось. Колледжа, где преподавали бы русский язык, в Любеке не было, и переводчицей ей устроиться не удалось — Западная Германия еще не объединилась с Восточной и гости из России появлялись здесь нечасто…
Пришлось Барбаре, по натуре энергичной и деятельной, ограничить себя кругом домашних забот. Томас делал карьеру быстро, недостатка в деньгах семья не испытывала. Но уже через два года Барбара начала нервничать — несмотря на то, что она очень хотела ребенка, и они с мужем делали все, чтобы его завести, она не беременела. Приговор врача, к которому обратилась Барбара, не оставлял надежды — детей иметь она не сможет никогда из-за врожденного порока детородных органов, никак не сказывающегося, впрочем, на общем состоянии здоровья. Барбара была просто убита, и предложение врача взять на воспитание чужого ребенка с негодованием отвергла. Ей нужен был свой, собственный ребенок… Томас делал хорошую карьеру — из скромного ординатора превратился в профессора — преподавателя Любекского университета, единственного высшего заведения в провинциальном городе. Барбара же все острее ощущала свою никчемность и ненужность. Благотворительность, которой она с горя начала заниматься, не могла полностью удовлетворить ее деятельную, кипучую натуру… И вот сначала изредка, а потом все чаще и чаще Барбару стали посещать мысли об усыновлении ребенка — девочки, которой она могла бы отдать весь пыл, всю неистраченную нежность своего сердца.
