Отражались они и во тьме ее зрачков, напоминая ему звездный полог неба в их старом доме, а крошечные морские жемчужины, вплетенные в пряди ее волос, мягкими волнами уложенных на макушке, точно подмигивали ему, наслаждаясь лишь им понятной шуткой. Его сердце застучало так, что ему стало радостно и больно, как в тот самый первый миг, когда он был поражен ее красотой, увидев ее в старых отрезанных джинсах и в футболке.
Мелодия полилась, Лиллиан протянула ему руку, и Дейв немедленно взял ее в свою. Притянул к себе, ее пальцы утонули в его ладони, а его другая рука легла на ее обнаженную талию. Слившись в одно безупречное целое, они покачивались в такт, и Дейву стоило больших усилий не поцеловать ее в макушку при всех. Она подняла на него лицо.
– Ты такая красивая сегодня, – прошептал Дейв. – Я не успел сказать тебе раньше.
– Дженис прислала нам с Джилл стилиста. Я в жизни не чувствовала себя такой куклой.
Дейв мог поклясться, что она хихикнула. Он закружил ее.
– Ты сегодня какая-то… другая.
– Ты правда меня такой не помнишь? Я всегда такая, когда счастлива, Дэвид. – И она оторвалась от него и ушла ему под руку, но Дейв одним движением запястья тут же вернул ее обратно.
– Счастье тебе идет. – Ему хотелось пофлиртовать, но он сдерживался, помня о том, сколько на них устремлено взглядов, а тем более объективов. – А в чем причина?
– Наверное, в том, что случится завтра. – Площадка понемногу заполнялась танцующими, и Лиллиан, приблизив свое лицо к лицу Дейва, шептала ему на ухо.
– Значит, ты не передумала? – сказал он, стараясь не шевелить губами.
– Бет ведь не узнает?
– Нет, если ты не хочешь.
– Я не буду говорить Джерри, а ты не скажешь Бет. – Ее дыхание щекотало ему шею, будя в нем воспоминания, которые он так старательно от себя гнал.
– Договорились. – Он бросил взгляд на Джилл – та наблюдала за ними, сидя за столом, и хмурилась. – А как ты скроешься от своей сторожевой собаки?
– Насчет Джилл не волнуйся. Я сказала ей, что завтра у меня интервью и что я уже заказала такси.
– Жаль, что я не могу тебя встретить. – Последние аккорды медленной песни таяли в воздухе, пары вокруг них останавливались. Но он, упрямо не выпуская ее из объятий, прошептал: – Но ведь ровно в десять мы встретимся?
– Жду не дождусь, – выдохнула она прямо ему в ухо, затем отступила на шаг и поблагодарила его таким глубоким реверансом, что ему стало смешно.
Больше они не танцевали. Точнее, оба танцевали весь вечер, но с другими партнерами. Дейву один раз досталась женщина-сенатор, другой – актриса, которую он видел в каком-то кино. Но ему было безразлично. Кружись в его объятиях сейчас хоть сама царица Савская, он и то не заметил бы, ведь завтра ему предстоял самый главный день.
Таких дней, которые шли бы с ним в сравнение по значимости, в его жизни было по пальцам пересчитать. День, когда их самолет рухнул в океан, день смерти Кента, день их спасения и, конечно, день, когда родился Пол. Были и другие важные даты – его свадьба, смерть отца, окончание колледжа, – но все они остались далеко позади, словно за завесой брызг, которые поднял, рухнув в воду, их маленький частный самолет.
* * *
Несытый взгляд Женевьевы Рэндалл быстро разогнал туман воспоминаний, который еще висел у Дейва в голове. Она подалась вперед на своем стуле, видимо, не просто в полной готовности задавать новые вопросы, но даже предвкушая сам процесс.
– Итак, вы говорили, что Лиллиан уже была беременна на момент катастрофы, но узнала об этом лишь несколько месяцев спустя. И что она доносила свою беременность на острове, где родила совершенно здорового мальчика, который, однако, умер через три месяца.
– Да, бедная женщина, сколько ей пришлось испытать… – Дейв представил себе, будто речь идет о ком-то другом, а не о его Лили и их малыше Поле.
– Кто принимал роды, когда пришло время? Кент, или, как вы его называли, Скаут?
Язык Дейва точно прилип к гортани, так что ему пришлось даже покашлять, чтобы снова заговорить. Он предупредил Лиллиан, что об этом лгать не будет.
– Нет, это был я. Я принимал Пола.
Глава 28. Дэвид – день четыреста шестьдесят пятый
Остров
Я влюблен. Никогда не думал, что можно любить вот так – самозабвенно, до перехвата дыхания, до кома в горле и слез, застилающих глаза. Нет, конечно, я и раньше знал, что такое любовь, – я любил Бет, Лили, но там все было понятно. Он же ничего не делает, только лежит у меня на руках, ворочается, кряхтит, писает и какает, и все же я твердо убежден в том, что он – самый прекрасный и замечательный младенец из всех, что когда-либо рождались на Земле.
Конечно, важно то, что он во многом похож на Лили. Прямо сейчас глазки у него светло-голубые, как у всех младенцев, но Лили говорит, что в ближайшие месяцы это изменится, они примут свой, индивидуальный цвет, и я убежден, что это будет изумрудно-зеленый. Волосики у него густые и черные, слегка закручивающиеся к кончикам, – она говорит, что это у него от меня. Зато крохотные, нежно-розовые губки бантиком точно от мамы.
Лили спит, она измучена. Раньше я и не подозревал, какая это тяжелая работа – роды, но теперь, своими глазами увидев, как это происходит, думаю, что я на ее месте проспал бы дней десять кряду. Последние недели ее беременности стали настоящей пыткой для нас обоих: физической – для нее, эмоциональной – для меня. Она исхудала почти до прозрачности; кости выпирали у нее в таких местах, где я и не подозревал, что они существуют. Смотреть на нее было страшно. Я чувствовал себя абсолютно беспомощным. Я ловил рыбу, собирал для нее улиток и плоды, но она все равно теряла и теряла вес.
Все это время Лили продолжала заявлять, что чувствует себя прекрасно, а сама, стоило нам присесть у огня вечером, засыпала, не сходя с места. Не думаю, чтобы она страдала только из-за недостатка калорий: все эти мягкие толчки и щекотные шевеления у нее в животе наверняка напоминали ей те два раза, когда она была беременна другими своими детьми. Она, конечно, храбрилась, но, как бы ни любила нашего с ней ребенка, память о тех двух сыновьях, которых она никогда больше не увидит, не стереть ничем.
И вот наступило утро, когда у нее отошли воды. Примерно через час начались схватки, частые и сильные. Сначала Лили переносила их хорошо, лежала на боку и дышала, как положено, но вскоре ею овладело беспокойство, ей надоело лежать.
Она стала ходить по пляжу, прислоняясь к дереву или опираясь на меня, когда накатывала очередная волна схваток. Странно было наблюдать все это. Между схватками она вела себя, как нормальный человек, разговаривала со мной о чем угодно, словно ничего не происходило, но, когда приходила боль, она совершенно менялась. Закрывала глаза и как будто проваливалась куда-то. Иногда, правда, позволяла мне растереть ей спину или дать глоток воды, но в основном делала то, на что ее, судя по всему, запрограммировала сама Матушка Природа.
