– Мой отец сказал бы вам, что у меня слишком много энергии. Я не могу усидеть без дела, поэтому и пытаюсь как-то выплеснуть эту энергию. Даже таким странным образом.
– Могу только посочувствовать, – ответил господин Чонси, наклоняясь. Их лица находились всего в нескольких сантиметрах друг от друга. – Когда я о чем-то задумываюсь, то напеваю себе под нос.
– Неужели? – притворно заинтересовалась она.
– Пою просто ужасно, – добавил он, и Оливия засмеялась.
Она отвернулась, и вновь ее взгляд переместился в ложе герцога Рейнбо. Леди Миллисент полуобернулась, чтобы иметь возможность беседовать с графом без лишних ушей. Она интимно коснулась плечом его плеча, и, похоже, не случайно. Оливия сердито смотрела на ту, которой еще в детстве доставляло большое удовольствие ее мучить. Она искренне ее ненавидела.
Став невольной свидетельницей проявления нежных чувств между леди Миллисент и лордом Кемпторном, Оливия решила, что обязательно встретится с графом. Ей есть что сказать этому негодяю!
Вероятно, их помолвка будет самой короткой за всю историю.
Оливия была настолько раздосадована дерзким поведением леди Миллисент, что совершенно перестала обращать внимание на своего собеседника. Она вздрогнула, осознав, что Торн не сводит с нее глаз, а господин Чонси шепчет что-то остроумное ей на ухо.
Граф выглядел крайне недовольным.
Она вздернула подбородок, давая понять, что ей наплевать на его чувства.
«Я бросаю вам вызов!» – говорила вся ее дерзкая поза. Да она и не ожидала, что граф как-то на нее отреагирует, ведь леди Миллисент вцепилась в него, словно ядовитый плющ.
Раскаты увертюры в ре-миноре наполнили стены театра, призывая зрителей к тишине. Оливия глубоко вздохнула и переключила внимание на сцену в предвкушении зрелища, которое там развернется.
Глава 28
Оливия опаздывала уже на двадцать минут.
Торн не привык ждать дам. Тем не менее Оливия Лидалл, казалось, была решительно настроена доказать, что она – исключение из правил, которым он следовал всю жизнь, избегая душевных травм, так часто получаемых от женщин его друзьями. Если она думает, что может наказать его за какие-то вымышленные прегрешения, он разубедит ее в этом.
«Если кто-то и должен негодовать, то это я».
Шорох платья среди живой изгороди и приглушенное ругательство дали ему знать о появлении девушки. Слишком поздно он понял, что забыл сказать ей, где именно будет ждать ее в саду. Шея и плечи его немного расслабились. Она, скорее всего, ждала его у фонтана или ближе к арендованному дому отца.
Когда она появилась, запыхавшись, ее кудри немного растрепались.
– Вот вы где, – сказала она, подходя к нему. – Знаю, что опоздала. Но вы не сказали точно, где мы встретимся.
Он не стал обращать внимание на ее обличительный тон, поскольку сам был во всем виноват.
– Тогда я был расстроен, – протянул он ей руку.
Оливия подошла ближе и увидела расстеленное на земле одеяло.
– А это что?
Вместо того чтобы уводить ее в глубь лабиринта, он выбрал потаенный уголок, где изгородь имела форму башенок замка. По всему периметру тянулась посыпанная гравием тропинка, а посредине находилась травяная лужайка.
– Поздний ужин, – объяснил Торн, а она мысленно отметила масляные лампы, которые он зажег, чтобы рассеять темноту, и все еще не разобранную корзинку с едой. – Я решил, что вы будете голодны после целого вечера, проведенного в театре.
– Очень предусмотрительно с вашей стороны, – похвалила она, пряча глаза. – И когда вы только успели?
– Это не я, – коротко бросил он. – Пока мы были в театре, мой повар приготовил для меня корзинку. – Он глубоко вздохнул. – Вы раздосадованы из-за леди Миллисент.
Оливия повернулась к нему лицом, он едва не попятился. Девушка была все себя от ярости. Ее васильковые глаза блестели в свете лампы.
– И чего мне расстраиваться? – с притворной сладостью протянула она. – Уверена, я не первая невеста, которая вынуждена сидеть и наблюдать, как ее жених у всех на глазах флиртует с другой дамой.
Внутри у него все сжалось. Если смотреть на это с такой стороны, то он бессердечный подлец. Тем не менее Торн оскорбился тем, что она могла так плохо о нем подумать. Он подошел к девушке.
– А что скажете о своем поведении, мисс Лидалл? – возразил он. – Я пригласил вас к себе в ложу, но вы отказались, а в ложе леди Грисдейл с вами рядом почему-то оказался господин Чонси.
– Вы еще смеете меня обвинять? – закричала она. – У меня не было выбора – только вернуться с графиней. Без моего ведома отец пригласил господина Чонси. И что мне оставалось делать?
Он притворно улыбнулся ей:
– Я видел, как сильно вы страдали в обществе этого джентльмена.
Оливия ткнула пальцем ему в грудь.
– А что скажете о себе… двуличная свинья! Вы полвечера провели с леди Миллисент, сидя настолько близко, что она, казалось, усядется вам на колени.
Торн вспомнил о том наполненном безнадежной любовью взгляде, который Чонси бросал на Оливию, и ему захотелось разорвать его голыми руками.
– Ревнуете, моя любимая?
– Не больше, чем вы, когда увидели меня с господином Чонси, – прошипела она. – Что-то аппетит пропал. Я возвращаюсь в дом.
Он обхватил ее рукой за талию, рывком прижал ее спиной к своей груди.
– Отпусти меня!
– Прекрати вырываться и послушай меня, черт побери! – воскликнул он, прижимая ее все крепче, пока она не ахнула. – Должно быть, тебя ослепила ревность, когда ты увидела меня с леди Миллисент. Знаешь, откуда я знаю? Потому что именно так чувствовал себя я, когда увидел сидящего рядом с тобой Чонси. Если бы я встретил его, то схватил бы за грудки и вышвырнул из ложи.
Оливии расхотелось спорить, она обмякла у него на груди.
– Нет причин ревновать к господину Чонси.
Торн ослабил хватку, чтобы развернуть Оливию к себе лицом. Васильковые глаза застилали слезы, и он уже пожалел, что накричал на нее.
– Леди Миллисент убедила себя, что я стану ей сносным мужем. – Он заметил неожиданный огонь в глазах Оливии. – Однако я обручен с тобой.
Оливия поджала губы:
– Учитывая скоротечность нашей помолвки, сомневаюсь, что леди Миллисент это волнует.
– Так не терпится от меня избавиться, да? – фыркнул он.
Она попыталась вырваться.
– Да!
– Тогда почему бы мне не искать утешения в объятиях другой дамы? – поддразнил он, прижимая ее все крепче. Пока она вырывалась, он злился все сильнее, и злость его переросла в страсть. – Той, которая хочет меня. Той, которая жаждет моих поцелуев.
