Я покосился на внуков. Они взирали на происходящее как зачарованные, с раскрытыми ртами. Собственно, как и я.
— А для тех, кто видит меня впервые, сообщаю, что в детстве моим любимым развлечением была беготня по резервации за грузовичком с мороженым.
Я не ожидал шутки и засмеялся вместе со всеми, стараясь не обращать внимания на огненные кинжалы, впившиеся в мои бока.
— Нет, правда. Там, откуда я пришел, закончить начальную школу — уже маленький подвиг. — Его чувство времени было безупречным, и толпа моментально притихла. — Никто особенно и не рассчитывает, что ты поднимешься выше.
По полю вновь прокатился смех.
Я крепче прижал руку к животу и повернулся к Белле:
— Ему бы быть комическим актером разговорного жанра.
Она рассмеялась и положила руку мне на плечо.
— А теперь о серьезном. Сейчас мы начнем гимн Почет ветеранам, — объявил распорядитель. — Немногих наш народ почитает так же высоко, как ветеранов. Еще сотни лет назад их подвиги воспевали в песнях, и сегодня мы продолжим эту традицию. — Он помолчал и обвел толпу взглядом. — Если вы служили своей стране и защищали ее народ, прошу, окажите нам честь и сойдите в круг.
Рука Беллы по-прежнему лежала у меня на плече, и она легонько подтолкнула меня в спину. Но по какой-то непонятной причине я предпочел остаться на месте.
Барабан зашелся в гулком ритме, и ведущий певец испустил волчий вой, глядя на солнце.
— Ооууаауу…
Зрители обнажили головы и встали, а матери доблести — женщины, потерявшие своих детей на войне, — возглавили процессию, вошедшую в круг. Волосы у меня на затылке встали дыбом, и я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
Это была жутковатая песня, внушавшая суеверный страх. Старинный речитатив с надрывом разносился над притихшим полем. Всякий раз, когда называлась очередная эпоха — Первая мировая война, Вторая мировая война, Корейская война, война во Вьетнаме, «Буря в пустыне» или «Иракская свобода», — из задних рядов доносились женские причитания и плач.
По телу у меня бежали мурашки. Белла прижалась ко мне. И я, хотя стоял вне пределов круга, как никогда в жизни, почувствовал себя неотъемлемой частью чего-то огромного и важного.
Столь же неожиданно, как и началась, песня оборвалась. Распорядитель шагнул к микрофону и произнес:
— Всем ветеранам, которые почтили нас своим присутствием сегодня, добро пожаловать домой и спасибо вам!
Эти слова застали меня врасплох. От волнения у меня перехватило дыхание, глаза защипало, и я едва удержался от слез. Хотя в моей жизни больше не было места смущению и стыду, я по-прежнему стеснялся своих чувств, особенно перед внуками. «Быть может, одной жизни мало, чтобы избавиться от предрассудков?» — спросил я себя.
А распорядитель тем временем продолжал:
— В армии я попал в парашютную школу и однажды, остановившись у двери самолета, спросил у инструктора: «Сколько у меня останется времени, если парашют не раскроется?» Тот ухмыльнулся и ответил: «Весь остаток жизни». И пинком вытолкнул меня из самолета.
Я снова рассмеялся и прошептал на ухо Белле:
— Нет, правда, этому малому самое место у микрофона комиков.
— Наверное, для него это слишком тяжело, — пошутила она.
— Я вижу, что некоторые из вас пребывают в смятении, — сказал распорядитель и улыбнулся так широко, что щель у него между зубами показалась гигантской.
Толпа притихла.
— Когда я улыбаюсь вам, вы не знаете, что делать: то ли улыбаться в ответ, то ли забивать гол.
Я опять расхохотался.
— Проклятье, все-таки он очень хорош!
Ведущий певец высоким фальцетом затянул следующий напев, мы послушали еще песни и посмотрели несколько танцев. Я протянул десять долларов одному из танцоров, чтобы он отнес их к барабану. В этот момент на арену вышел Два Стоящих Медведя, древний шаман племени с пронзительными умными глазами и сучковатым посохом, и начал читать дневную молитву.
«Да ему, наверное, не меньше сотни лет от роду», — подумал я.
Доставая свои колдовские штучки из мешочка сыромятной кожи, висевшего на поясе, шаман обратился за благословением к ветру, воде и земле.
— Это наш общий дом, каждого народа. Благодарим вас за то, что не оставили нас своим вниманием.
Я был ошеломлен его очевидной верой.
«А что, если он молится тому же Господу, только называет его другим именем?» — спросил я себя.
Шаман закончил церемониальную молитву, и распорядитель взглянул прямо на меня — так мне, во всяком случае, показалось.
— Душа в своем выборе приходит на землю, чтобы достичь следующего уровня самопознания, — сказал он. — Мы все — дети одной любящей матери, но, входя в этот мир, начинаем обратный путь к покою и единению.
Белла сжала мое запястье. Она тоже поняла, что он хотел этим сказать.
Коренастый распорядитель выдержал точно рассчитанную почтительную паузу, прежде чем переключил скорость и вернул толпу к легкомыслию и веселью.
— Никто из вас никогда не сидел на «спасательном круге»[36]?
Толпа взревела от восторга, но я сдерживался из последних сил. Боль становилась невыносимой.
Он удрученно покачал головой.
— Больше не имеет значения, что я ношу — семейные трусы или плавки… и те и другие врезаются в кожу.
Над полем раскатился дружный смех. Я стиснул зубы, Считая про себя: «Раз, тысяча… два, тысяча… три, тысяча…»
А распорядитель принялся рассказывать программу на вечер:
— Сейчас будет исполнена состязательная песня, под которую наши танцоры станут упражняться перед нами в мастерстве и умениях. А после начнется раздача подарков. Это старинная церемония, во время которой каждому человеку оказывают почести, а он в ответ раздает подарки своим друзьям. А я дам вам несколько советов относительно того, где их лучше спрятать.
Собравшиеся застыли в недоумении и ожидании. Заявление прозвучало странно и двусмысленно.
— Каждый год я прячу подарок для жены на день рождения в чулане, где у нас хранятся моющие принадлежности, ведро и половая тряпка, и она еще ни разу не нашла его.
Белла смеялась всю обратную дорогу до продуктовых палаток.
* * *
На открытом рынке, пока гости угощались жареной кукурузой и тыквенным мороженым домашнего приготовления, Мэдисон и Пончик заказали хот-доги и картошку фри.
— Типично американские дети, — пояснил я их бабушке.
Они принялись за угощение на ходу, и мы медленно двинулись вдоль ряда торговых палаток. У второго павильона я остановился, взял в руки «ловца снов» и прочел надпись на нем: «Для приятных сновидений, на удачу и гармонию». Пожилая леди с седыми волосами, заплетенными в косички, и лицом, испещренным морщинками от бесчисленных улыбок, пояснила:
