Будка скрылась из вида, и машина вновь пошла на пределе возможностей. Я не жалел этот механизм. Пусть его другие жалеют. Солнце спряталось, а впереди еще оставалось не менее пятидесяти километров пути, из которых четырнадцать – галечником и бездорожьем.
В Моряковке я притормозил у магазина со странным названием «Голубой Дунай» и купил в нем целый пакет продуктов. Это был хлеб и консервы. «Запас еще никому не мешал. Не помешает и мне, – думал я сосредоточенно. – К тому же еще неизвестно, когда придется возвратиться из неожиданной командировки…»
В машине я оглянулся назад: в темноте на заднем сиденье лежал окровавленный лопух. Чачин держал его, прижимая к раненому боку. Он не хотел испачкать сиденье.
«Ты выиграл, Никита, – звенело у меня в голове. – Сделай их всех! Оптом и в розницу… Верь мне… Сейчас мне трудно врать…»
Выехав из поселка, я выбросил скомканный лопух. Кровь на нем еще не успела засохнуть. На сиденье виднелось кровавое пятно. Пальцы щелкали по кнопкам телефона. Надо было узнать о состоянии Чачина. «Скорая помощь» сообщила адрес больницы и номер телефона.
– Оперируют, – произнесла дежурная медсестра приемного покоя. – Остальное мне неизвестно. Звоните часа через четыре, а лучше – к утру, – и отключилась.
На третьем километре я свернул с гравия на заброшенный проселок и углубился в лес, собираясь подобраться к Иштану с южной стороны. Нельзя появляться в деревне.
Старая дорога заросла мелким осинником. Про нее забыли с момента отсыпки новой. Сколько же по ней пробежало конских копыт и человеческих ног, а также козьих, овечьих и коровьих? На кедрах до сих пор видны отметины тележных осей. Дорога так и осталась продавленной по колеям с довольно большим возвышением посередине. Этот хребет тянулся почти постоянно. Дорога заросла мхом и подлеском. Машина могла сесть на брюхо, после чего пришлось бы двигаться известным способом – на своих двоих, таща на себе груз, в абсолютных потемках. Поэтому я двигался, пропуская колею между колес. Осинник упирался в бампер, скреб днище и выскакивал позади, стараясь выпрямиться, но это у него получалось лишь наполовину. Деревца по-прежнему стояли наклоненными. Через неделю выпрямятся. Мне нужен был последний лог – тот самый, от которого шло ответвление к Бариновой горе. Местность была знакомая, и это успокаивало. Главное – не проткнуть бы сучком радиатор и не разбить на пнях масляный поддон.
«Хантер» уперся в лог. Трясучий мост. Здесь так трясло на лежащих поперек бревнах, что возницы обычно слезали и шли рядом. Мост обомшел и тоже ощетинился прутьями. Без рывков я вошел на него – было некогда рассуждать – и тихо вышел с другой стороны. Сразу же за мостом от дороги шло ответвление – так себе, тропа лосиная, чтобы можно было таежному жителю подойти позади к деревне, нанюхаться вдоволь дыма из труб и вновь уйти восвояси.
Я повернул именно сюда. С кедров тянулись в разные стороны сучья. В свете фар они казались при движении живыми. Длинные тени деревьев обегали машину по бокам и пропадали сзади. Под тяжестью машины громко щелкал валежник, и все так же скреб по днищу кустарник. Брошенная дорога. Покосы здесь тоже брошенные. Копна сена у дороги – это лишь как приятное исключение. Не копны здесь накашивались – стога.
Дорога вскоре резко пошла вниз. По обочинам стояли теперь лишь ели и пихты. Они были все теми же. Они медленно растут и почти не изменились. Не будь их, местность была бы неузнаваемой. Я остановился, включил пониженную передачу и продолжил путь, едва двигаясь. Дизель работал без нагрузки. Впереди темнела лощина. Я прибыл на место. Двигаться дальше не было смысла, поскольку на ключевых постах, возможно, уже стояли чужие люди.
Небольшой затравеневший участок земли. Отсюда в разные стороны расходились сразу четыре пути, один из которых едва ли пригоден для езды на автомашине – слишком крут. Когда-то с него катались на санях и лыжах. Лощина, незаметно опускаясь, выходит к реке – как раз туда, где течет ручей да временами ползает в изуродованных берегах наемный крейсер господина губернатора.
Я сдал назад и остановился между пихт. При необходимости, отсюда можно добраться в деревню. Для этого нужно повернуть налево и подняться взвозом метров на триста. Едва ли там успели вырасти непроходимые дебри.
Всё! Приехали. Под колеса не угодил даже трухлявый пень. Такое случается раз в жизни. Дверные стекла были подняты: не хотелось, чтобы кровососущие раньше времени дырявили кожу. Выключив двигатель, фары и подфарники, я сидел, прислушиваясь к звукам леса. Осязаемая тьма. Она налипла вокруг, проглотив и меня, и машину, и деревья.
В багажнике меня дожидался контейнер. Одежда с москитной сеткой лежала рядом в салоне. В подобной экипировке, по словам бывалых, можно держаться в тайге хоть месяц и чуть ли не спать прямо в болоте. При этом влага не должна проникать внутрь, а тело не должно потеть от переизбытка влаги и тепла. Странное сочетание несочетаемого. Так говорили на семинарах по боевой подготовке. Оставалось на собственной шкуре убедиться в справедливости чужих высказываний. Однако, прежде чем напялить на себя эту чертову шкуру, нужно было обсохнуть.
На коленях лежал автомат Калашникова со спаренными магазинами, так что девяносто патронов калибра 5,45 были постоянно при мне. Закрыв дверь на защелку, я слегка опустил спинку и так лежал с закрытыми глазами. Следовало успокоиться и собраться с мыслями. Глаза постепенно привыкнут к темноте. После этого можно переодеться. Лежу, временами открывая глаза, но все так же ничего не вижу.
Задремав, я вдруг увидел людей и тут же проснулся. Вверху едва различимы кроны деревьев. Извиваясь в неудобном пространстве, сбросил с себя одежду и надел костюм специального назначения. Он совершенно не отражает свет, в том числе инфракрасные лучи, так что меня не должны видеть в приборы ночного видения. Опустив спинку пассажирского сиденья, я выбрался из машины. Затем открыл багажник и, растворив контейнер, словно огромную книгу, стал рассматривать его содержимое. Нужно было все, что в нем находилось, за исключением, может быть, видеокамеры и типографского набора.
«Все мое со мной!» – вспомнился вдруг главный лозунг бродяг, и содержимое контейнера почти полностью перекочевало наружу. Пустой контейнер оказался необычайно легким. Я сложил его и стал распределять боеприпасы по карманам. Кусок пластида я положил в нагрудный карман. Детонаторы – в другой. Наконец натянул тонкие перчатки с отверстиями для фаланг, накомарник. Осталось отключить автомобильный аккумулятор.
Пахло сыростью. В вершинах ветер играл с хвоей, а внизу гудели комары. Они чуяли добычу. В контейнере не оказалось средства против злобного насекомого. Если бы я собирал контейнер, не забыл бы об этом обстоятельстве. Оставалось надеяться на прочность спецназовского комбинезона.
Дверь щелкнула. Она останется незапертой. Ключ лежит под ковриком – нельзя рисковать даже в этом. Темная машина едва ли заметна в пихтовнике. В двух метрах ее уже не видно. Под ногами высокая трава. Недавний дождь нагнал сюда влаги. Ноги задевают за крохотные елочки.
Я не бывал здесь так давно, что забыл, когда это было. С отвесного склона летали мы когда-то на санях. Однажды притащили наподобие конских и, усевшись гурьбой, полетели вниз. Мы прилетели бы, может, в деревню, однако помешал кедр. Девчонки положили меня посредине горы и прикладывали снег к разбитому носу. Склон зарос. В темноте стоят косматые силуэты. Некому больше кататься и бередить землю, ломая юные побеги.
