Ему было трудно говорить. Дыхание становилось замедленным и неровным. Глаза тускнели с каждой секундой.
— Я должна вызвать «скорую»...
— Нет, не надо... Я не хочу жить. Передай своей матери, что я всегда любил ее, хотя она во многом была неправа. Ты не знаешь, но она потратила все твои деньги, все продала... У нас не сложилось семьи, хотя я старался, я делал, что мог. Просто я слабый человек. Дай мне твою руку...
— Почему ты не пришел ко мне и не рассказал все? — Она взяла его руку в свою и сжала. Ей подумалось, что она совсем не знает своего отца. Он всегда был тихим и незаметным человеком, и казалось, что он во всем слушается мать. А ведь это именно он первый принял решение замять скандал и согласился взять деньги от двух насильников своей дочери, посчитав, что суд и все, что с ним связано, лишь еще более травмирует дочь. Быть может, он, увидев перед собой перепуганных насмерть молодых мужчин, прилично одетых, с признаками интеллекта на лице, сжалился над ними, представив, что ожидает их в тюрьме в случае, если их осудят, или же, наоборот, подумал о том, что такие люди все равно выкрутятся, откупятся и останутся на свободе и только ославят Риту.
— Ты мне только скажи, как могло случиться, что Оскар вошел в нашу семью. Ведь он мог бы так же, как и Владимир Сергеевич, дать тебе денег и исчезнуть. Но он пришел ко мне как врач, он осмотрел меня после всего, что было... Ты был уверен, что я не узнаю его? Ведь если все было так, как ты говоришь, я при виде человека, изнасиловавшего меня, могла бы поднять крик!
— Оскар говорил мне, что ты была без сознания и не могла видеть его...
— Разве нельзя было найти другого врача?
— Нам важно было не выносить все это из семьи. Ты можешь меня не понять, но мужчина... он так устроен, что только общество может осудить его за этот поступок. С точки зрения природы, он вел себя так, как и всякое другое животное. Они не совладали с собой, понимаешь? Вам, женщинам, этого не понять. Оскар любил тебя, он не хотел, чтобы ты узнала...
— Но раз ты их так защищаешь, то зачем тогда убил их?
— В моем кармане ключи... Брюсов переулок... Уходи, тебе нельзя оставаться здесь...
— А что в той квартире?
Рита знала, что там, по словам Оскара, жила семья, которая заплатила за квартиру в Брюсовом переулке за год вперед.
Но Виктор Панарин уже не слышал ее. Его голова упала набок, глаза закатились, и она поняла, что потеряла своего отца второй раз.
Когда она осознала, что сидит на полу в луже крови, а на коленях — голова мертвого отца, ей стало страшно. Из соседней дачи продолжали доноситься темпераментные и дразнящие чувства звуки испанской гитары, которые, накладываясь на зловещую тишину этого дома, где витала сама смерть, воспринимались как насмешка над человеческой жизнью и всей ее суетностью... Амфиарай мог не слышать выстрелов, а это означало, что у нее есть возможность выбраться из этого проклятого места никем не замеченной, добраться до Москвы и уже оттуда позвонить в милицию и сообщить о двух трупах в Марфино...
Рита, аккуратно положив отца на пол и закрыв ему глаза, приблизилась к Владимиру Сергеевичу и, склонившись над ним, приложила палец к шее в том месте, где должна была находиться сонная артерия, чтобы убедиться в том, что и он мертв. Ничего не определив таким образом, но понимая, что раз он не дышит, значит, не живой, Рита, немного осмелев, принялась искать телефон. Ей надо было срочно позвонить Можарову и попросить его приехать за ней. Она обнаружила аппарат на веранде, на столе, и принялась набирать номер Сергея. Можаров, на ее счастье, отозвался очень скоро.
— Сережа, я в лесу, вернее, на даче под Марфином. Прошу тебя, забери меня отсюда, пока не поздно. Я буду ждать тебя на Сколковском шоссе, на повороте к Марфину... Пожалуйста, поторопись... никому не говори о моем звонке и где я, потом все объясню...
— Но где же я тебя найду? И как ты оказалась ночью в Марфине?
Рита и сама затруднялась ответить, где именно он может ее встретить. И вдруг, вспомнив о том, что Владимир Сергеевич привез ее на дачу на машине, на той самой черной машине, в которой она прежде ездила с Амфиараем, она сказала Сергею, что перезвонит.
Машину она водить умела, но плохо, Оскар позволял ей изредка покататься за городом, но и этого умения вполне хватило бы, чтобы доехать до МКАД и оттуда — до Троекуровского кладбища. Во всяком случае, центральный вход на кладбище был бы идеальным ориентиром и там бы Можаров смог бы ее подобрать уже на своей машине. Она перезвонила и объяснила, где и в какой машине будет ждать его.
— Но почему на кладбище? Рита, что случилось?
— Я расскажу тебе все при встрече. Так ты приедешь за мной?
— А ты думаешь, нет?
— Значит, договорились.
Она отключила телефон, сунула его в карман и прямо на веранде переоделась, сняла с себя выпачканную в крови одежду и засунула ее в пакет. Завернулась в сорванную с окна шелковую занавеску, скрепив ее на груди булавкой, и, прихватив визитницу Владимира Сергеевича, в таком виде вышла из дома. Пакет она сунула на пол машины возле заднего сиденья, достала ключи и, чувствуя, как дрожит все тело, едва попала в замок. Завела мотор, затем снова вышла из машины, открыла ворота, вернулась в машину, дала задний ход и медленно выехала на дорогу, развернулась. Оставалось только запереть ворота. Проехав несколько метров по направлению к Сколковскому шоссе, она совсем замерзла и вынуждена была остановиться, чтобы накинуть на себя висевший за ее спиной кожаный пиджак Амфиарая. Или Владимира Сергеевича. Он хоть и не согрел, но в пиджаке она уже выглядела не так странно, как в шелковом коконе, и это придало ей уверенности в себе на тот случай, если ее встретит представитель ГИБДД.
Машина, казалось, не ехала, а плыла по густым и вязким волнам ее очередного сумасшедшего сна. Она устала от этих снов, от этих кошмаров, от разочарований и предательств. Нога ее давила на газ, и чем быстрее двигалась машина по пустынному шоссе, тем быстрее хотелось развить скорость, с тем чтобы в конечном счете взлететь и уже оттуда, сверху, посмотреть на всех, кого она оставила внизу, другим, более осмысленным взглядом... Она так хорошо себе это представила, что испугалась. И вдруг поняла, что единственным человеком, который смог бы ее удержать от этого последнего в ее жизни полета, был Можаров.
Она, притормозив, достала из кармана чужого пиджака платок и, промокнув взмокший лоб, медленно покатила по кольцевой автодороге по направлению к Троекуровскому кладбищу. Рита знала, что меньше чем через час она увидит Сергея, и сердце у нее при этом радостно сжималось...
Увлечение Египтом— Брюсов переулок, я как-то совсем упустила из виду, что Оскар сдавал там квартиру... И что же вы увидели, когда вернулись в Москву с Троекуровского кладбища?
Лучи жаркого августовского солнца плескались в воде, прогревая маленьких уточек и лебедей. Рита с располневшей, на восьмом месяце беременности, Таей сидели на скамье возле самой воды в Ботаническом саду и не могли нарадоваться обществом друг друга. На коленях Таи лежала развернутая газета с раскрошенным батоном, которым они кормили птиц. Рита сутки назад как вернулась из Лондона и теперь, отпустив няню с коляской, в которой спал маленький, месячный, Оскар, погулять по аллеям сада, была рада поговорить наедине с подругой.