Он завороженно смотрел на нее.
Она сделала еще одно движение. И опять он не смог оторвать взгляд от волшебного, дразнящего мерцания ее кожи.
— Дай мне взглянуть на тебя, — прошептал он.
Она не ответила, неотрывно глядя на него. Ее лицо было очень бледным. Ему вдруг вспомнился момент, когда они впервые смотрели друг на друга в сквере, наполненном шепотом листьев и едва различимыми всхлипами дождя. Она глядела на него, не видя его, но в ее глазах было то же самое выражение сосредоточенности. Он физически ощущал, как она собирается с силами, как энергия тревожно пульсирует внутри ее тела. Она выглядела незнакомой, первозданной, прекрасной.
— Пожалуйста, покажи мне ее.
Какое-то мгновение она колебалась. Потом повернулась к нему боком и подняла руку так, чтобы он мог хорошо рассмотреть ее татуировку.
— О!
Он вдруг почувствовал, как его пробил пот. От возбуждения, которое охватило его, у него закружилась голова.
— Можно мне дотронуться до тебя?
Он медленно приблизился и протянул руку. Кончиками пальцев он прикоснулся к ее коже, чувствуя, какая она нежная. Медленно скользя по очертаниям нарисованной фигуры, он ощущал выпуклость ее груди, удивительное тепло рук, гладкую округлость бедер.
Она опустила руку и повернулась к нему лицом. Как-то сама собой его рука притронулась к ее затылку, пальцы окунулись в шелковистую глубину волос. Она по-прежнему неотрывно смотрела на него. Губы ее слегка приоткрылись.
Свет внутри ее, золотой поток, разливающийся по ее венам.
«Каково оно, это самое великое желание на свете?»
Одной рукой он наклонил ее голову к себе. Его вторая рука скользила по ее плечам, груди, бедрам, животу. Под его пальцами она была совершенно неподвижна, никак не откликаясь на его ласку. Тело ее оставалось невозмутимым.
Ее губы прижались к его губам, такие мягкие…
Вдруг он почувствовал, как его тело пронзила резкая боль — точно пламя прожгло. Ее пальцы впились ему под ребра. Они были полны силы, она жестко давила ими. В его мозгу мелькнуло удивление — он вдруг понял, что ее руки готовы к поединку. Ощущая нехватку дыхания, он скорчился. Без тени сомнения она яростно ударила локтем ему в лицо. Он попробовал увернуться, откинув голову, но не успел — удар пришелся в висок. Боль, которая сдавила все его существо, была просто оглушительной, как будто у него лопнул глаз. Когда он прислонил пальцы к поврежденному лицу, она, как кошка, ускользнула от него.
Он опустил руку и выпрямился. Она стояла на расстоянии, но явно никуда не собиралась уходить. Она хорошо уяснила одно из главных правил бойца — намерения должны быть определенными, нельзя сомневаться ни в них, ни в себе. Тонкая фигура у нее за спиной — отражение в зеркале — с точностью повторяла все ее движения, как какой-то таинственный, злой дух.
«Нет! Она знает! Знает, кто я!»
Он прищурился. Его мозг никак не мог смириться с тем, что только что осознал. В какой-то ужасающий, невероятный момент ему вдруг показалось даже, что черты женщины, стоящей перед ним, расплываются и он видит лица других женщин, других хранительниц. Целый сонм воительниц, движущихся сквозь пелену времени. Но вот ее лицо снова обрело четкость. Глаза ее были мрачны, как ночь, рот неподвижен.
Он постепенно приходил в себя. В глазах застыло одно лишь удивление. Она знала, что нужно действовать немедленно, но ей необходимо было узнать.
— Почему?
Он осторожно прикоснулся рукой к лицу.
— Скажи мне, — произнесла она, — ты должен мне по меньшей мере это.
Он вздохнул и опустил руку. На его пальцах была кровь. Локтем она разбила ему нежную кожу над глазом.
— Ты знаешь историю о двух мастерах кэндо,[76]которые оба очень хорошо умели ловить птиц голыми руками? — Его голос звучал подчеркнуто дружелюбно.
— Что? — Она уставилась на него, смущенная и встревоженная.
— Но один из них был более искусен в своем деле. Ему удавалось поймать птицу, не причинив ей при этом никакого вреда. А другой всегда оказывался с мертвой птицей в кулаке. — Он пожал плечами. — Как я.
— О чем ты, черт возьми, говоришь?
— Я не хотел, чтобы все эти парни умерли, Миа. Я искренне восхищался ими. Они были моими друзьями. По своей сути я вор, а не убийца. Если бы я мог похищать их ци, не причиняя им вреда, я бы делал это. Но я очень неловок. Когда я прикасаюсь… я убиваю.
— И тебе все равно?
— Мне не все равно. Но для того, чтобы я продолжал жить, кто-то должен умереть. Вот так вот просто. Мне было необходимо то, что они могли мне дать.
— Ци.
— В твоем случае это исцеляющее прикосновение. Вай ци. Твоя энергия исходит из тебя и питает тех, на кого она направлена. Со мной же все наоборот. Мое прикосновение высасывает из людей ци, которая становится моей. Я нуждаюсь в ней, как больной нуждается в переливании крови.
— Но ты не больной. Ты вампир! — Она сглотнула, стараясь удержать голос на ровных тонах. — Но почему бойцы?
— Потому что ци бойцов подобна молнии. Кроме того, доджо — это закрытое, самодостаточное пространство. Как лаборатория.
— Лаборатория, — повторила она, чувствуя непреодолимое желание ударить его. — Но почему именно эти люди? Ты что, бросаешь бумажки с именами в шляпу и тянешь жребий?
— Конечно, нет.
Он казался искренне оскорбленным.
— Тогда как же ты принимаешь решение?
— Люди всегда идут за теми, у кого большое сердце — у них самая сильная ци. Все бойцы обладают мужеством. Но я ищу одного, того, который не сдастся. Того, кто выползет из своего угла ринга даже в том случае, если получит серьезную травму, даже если будет знать наверняка, что для него все уже потеряно.
— Такого, как Ник.
Он молчал. Она чувствовала, что у нее все похолодело внутри.
— Ты откормил Ника, как теленка на убой. Ты помог ему достичь пика формы, а потом, когда его ци была наиболее сильной, нанес удар. Во время поединка он уже умирал. Ты уже забрал у него все, что тебе было нужно, во время последнего спарринга.
Он все так же не отвечал.
— Ник умирает?
— Мы все умираем.
— Ты можешь остановить это? Можешь обратить процесс?
— Дянь-сюэ нельзя аннулировать.
Она почувствовала, как ее сердце сдавила боль, и стала дышать неглубоко, стараясь ее контролировать.
— Я не позволю тебе выйти отсюда, — произнесла она медленно. — Я не могу позволить тебе уйти и продолжать убивать.
