– В моем народе есть предания о чем-то подобном, потому мне и пришло на ум это средство. Точно не помню, но вроде там замешано было и колдовство. У нас в последнее время с чарами плоховато, так что придется выкручиваться по-другому.
Илькавар мастерил свои мехи из кожаных мехов, в которых доставлялась ему еда. Иглы были костяные, а за нитки сходили разжеванные на волокна побеги плюща. И пища, и шкуры должны были иметь источник, так что Ясон вызвал с корабля Урту, и тот с несколькими охотниками из аргонавтов ушел на другой край острова. Они вернулись с грудой сырых шкур, погруженных на спину Рувио.
– Странные люди, – ворчал он, описывая найденную ими деревушку. – Похоже, у них нет иного дела, как поставлять провизию и воду на проходящие корабли. Гавани там нет, так они спускают припасы на веревке со скалы, а назад втаскивают то, что им дали в обмен. Их там четыре десятка женщин и двадцать мужчин. Детей нет. Когда не заняты работой, занимаются любовью. Все пригожие, молодые. Очень похоже на рай, да только они не говорят: объясняются знаками. Хотя, кажется, знаков им вполне хватает.
– Много вы видели кораблей? – спросил я.
– Три больших, уходили на запад. И еще один загружался.
Урта и сам, как видно, не забыл нагрузиться, судя по тому, как пахло вином и от него и от остальных – вовсе пьяных.
За два дня, пока изготавливались огромные мехи и устанавливались трубы, ты понемногу осознали нелепость положения. Ясон держался как ни в чем не бывало, зато Ниив хохотала, как никогда раньше не смеялась, и Тисамин с Уртой разделяли ее веселье. Рубобоста наше легкомыслие сердило, однако, когда он предложил попасти Рувио на высокой траве, чтобы тот своими ветрами помог надуть мех, никто из нас уже не мог удержаться.
Хотел бы я изложить здесь более мудреное решение задачи по избавлению Илькавара, однако что было, то было: в сумерки третьего дня наших трудов огромные трубы, вставленные в гигантский мех, наполненный ветрами и медленно сдувающийся под давлением ремней, за которые тянул конь, испустили в каждый туннель душераздирающий рев, столь пронзительный и жуткий, что дом, укрывавший Илькавара, не выдержал, пошел трещинами. Куски скалы посыпались с утеса на берег, а компания предприимчивых мужчин, вместе с двумя женщинами и одним конем, свалились с ног, сбитая волной гула и зловония.
После чего наступила тишина.
Теперь Илькавар спокойно сыграл нужную мелодию на волынке, зажав мех между локтем и ребрами. Чары, приковывавшие его к острову, спали и, хотя ничего внешне не переменилось – разве что закрылись темные устья курганов, словно само Время залечило раны, да каменный дом с грохотом обрушился, – но ирландец отныне был свободен и мог отправиться с нами в океан. Духи бежали под землю. Игра с ним закончилась.
Мы взяли его на борт нашего взволновавшегося вдруг корабля, нашего нерешительного судна, нашего Арго, который вдруг зашептал тихие предостережения. Как всегда бывает с путешественниками, опыт странствий во множестве миров не избавлял от неуверенности в новом. Ясон с Уртой, полупьяные, полуослепленные жаждой нового приключения, по очереди успокаивали его. Мы не упрекали их во лжи.
Между тем мы позаботились, чтобы наш крутобортый друг запасся провизией в том самом селении, что питало прежнего пленника поляны, и отчалили вслед за призрачным флотом.
Вслед за Отравленным.
Странный то был океан. Едва мы покинули остров Плачущего, как перед нами вырос новый – крутой зеленый холм, рассеченный бурным потоком, обрушивавшим в море вихрь брызг и водной пыли. Илькавар заклинал нас плыть на юг.
– Отравленный рассказывал мне. Это остров голых псов! Глядите!
Нам открылась полоска берега, за которой вздымались дюны и низкие холмы. По ним тянулись тропы. Жалко было видеть создания, что бегали по леску, облаивая нас, – некогда славные псы, теперь ободранные, лишенные шкур.
Это тоже был остров плача, только с него плакали, лая и скуля, тысячи собачьих глоток. Арго снова повернул, огибая остров, и нам открылся установленный на вершине холма огромный парус – полотнище, сшитое из множества шкур. Пустые глаза и рот раздуваемой ветром головы открывались и закрывались при каждом порыве, испуская самый горестный вопль.
Ниив оцепенела, окуталась тем же сиянием, что осеняло пророчествовавшую Мунду. Она слышала что-то помимо того ужасающего воя: я понял – она слышала в нем пение.
– Красиво, как красиво! – шептала она. – Мерлин, да послушай же!
– О чем они поют?
Я полагал, что она не прибегала к чарам, чтобы услышать собачью песню. Слишком злой насмешкой было бы, если бы ее дар остался при ней, когда мой растаял. Скорее, это была врожденная способность.
В самом деле, она сказала:
– Я слышала песнь оленя и снежного волка. Слышала рысь, и жаворонка, и орла. Но этот плач прекраснее. Разве ты не слышишь? Такая древняя песнь. Отрывки ее слышны в голосе каждого пса, воющего на луну. Но они поют ее целиком.
– О чем они плачут?
Она нашарила мою руку и сжала ее:
– Это псы из времен первых людей. Это потерянные, не узнавшие ошейника и тепла костра. Это древние псы; они видели, как уносят и приручают их щенят. Теперь они жалеют, что пугливо жались на краю леса и не вышли к огню, чтобы разделить тепло и песни людей. Этот остров принадлежит им. Давайте высадимся и поиграем с ними. Они видели игры, но с ними никогда никто не играл. Разве вам их не жаль?
Рубобост наморщил нос, словно говоря: «Играть с этими голыми, покрытыми запекшейся кровью тварями, скулящими на берегу? Спасибо, не хочется».
Я же заметил брошенный на меня из-под опущенных век взгляд, пожатие девичьих пальцев.
– Поиграй со мной. Разве тебе меня не жаль?
Словно почувствовав мою внезапную холодность, она разжала пальцы, грустно улыбнулась, сказала:
– В их песне было что-то еще. Я не разобрала до конца. Протяжный стон, словно человек хочет направить или предупредить… что-то про «Место, чтобы звать отца». Оно покажется из-за небосклона, но опасно ступать на него более чем одному человеку.
Рубобост вслушивался в наш разговор, хотя плохо понимал язык Ниив. Когда я перевел ему ее слова, он встрепенулся.
– Новый обман, – сказал дак. – Я не о девушке, а о том, что ей послышалось. Ошейники им? Похоже, нас самих подцепили на сворку и тянут куда-то.
Я от всей души был согласен с ним и честно в том признался. Но настало время поговорить с Арго.
Ясон, невзирая на ненависть к нему Миеликки и разочарование Арго, по-хозяйски встал у меня на пути, загородив березовый лик богини. Ветер раскачивал корабль, парус щелкал, как бич, под ударами шквала.
– Что сказала тебе Миеликки? – спросил я.
– О чем?
– Об этих островах. Обо всем этом плавании.
