Роммель сел, снял фуражку, потер глаза.
«Им удалось поймать убийцу?»
«Конечно, нет. Они никого не смогли поймать. Большинством арабов, которых они убили, были женщины и дети. А тот, кто сделал это, должен быть на самом деле евреем. Эсэсовцы не понимают разницы».
«Сколько их здесь в Хеброне?»
«Эсэсовцев? Около сорока».
«Хорошо. Мы арестуем их командира, гауптштурмфюрера Ханке. Я предложу Верховному командованию, чтобы он пошел под трибунал, а остальные понесли дисциплинарные наказания. Полагаю, что меня попросят заниматься своими делами, но все же пока еще этот участок находится под контролем Верховного командования. Эсэсовцы не имеют права предпринимать такие действия без моего согласия. А я, конечно же, не могу согласиться на такое безумие. После этого каждый араб на Ближнем Востоке будет подкарауливать нас с ружьем».
Роммель пошел домой спать. Через окно он мог видеть яркий месяц, поднимающийся над домами Хеброна. Это был тяжелый день и самый решительный из тех, что были до этого. Его реакция на бойню, учиненную эсэсовцами, отразила серьезный кризис, который назрел в отношении армейских командиров к своему фюреру. Самому Роммелю тоже пришлось пострадать. К концу войны он должен был командовать танковой армией на Восточном фронте.
В Вольфшанце Гитлер был поднят с кровати в обычный дневной час, чтобы узнать об убийстве Эйхмана в Палестине. По свидетельству его адъютанта, фюрер, по-видимому, воспринял эту новость совершенно спокойно. Если это было именно так, то это было его очередное затишье перед бурей. Просмотрев отчеты о ситуации в России, он вызвал из Лётцена Браухича.
Фельдмаршал прибыл через час. Он еще ничего не знал о несчастном случае с Эйхманом и не представлял себе причину такого спешного вызова.
Стоя рядом с картой, Гитлер изучал расположение дивизий на Восточном фронте. «Дивизия СС «Мертвая голова» должна быть немедленно переброшена в Палестину, — сказал он, не поднимая глаз от карты. — Сколько времени для этого понадобится?»
Если бы состояние у Браухича было бы более спокойным, он смог бы назвать какой-нибудь подходящий срок, предоставив Гальдеру оспаривать его позднее. Но в этот вечер фельдмаршал находился в дурном расположении духа. Характер состоявшегося разговора с Моделем завел его. И в такой момент он оказался перед Гитлером.
«Дивизия СС «Мертвая голова» необходима для готовящегося наступления на Вологду, мой фюрер. Генерал Кюхлер уже жаловался на то, что ему не хватает войск для выполнения этой задачи. Я не думаю, что…»
Гитлер взорвался: «Все, что я слышу от генерала Кюхлера, — это отговорки. — Не хватает войск, не хватает горючего, не хватает боеприпасов. Всего не хватает. Все, что я слышу от ваших генералов, — это «мы не можем это выполнить». Вы не можете взять Вологду, вы не можете взять Иерусалим. Сейчас каждую минуту я ожидаю услышать от генерала Гудериана, что он не может взять Багдад. А почему вы не можете сделать это? Я вам скажу почему. Вам не хватает воли. Это трусость, вот что это такое. А вы прячете эту трусость за устаревшими стратегическими идеями. Все эта эскапады Генерального штаба, это только упражнения в осторожности. Москва! Вы должны были взять Москву. Хотя Москва — это ничто, просто еще один город и не более того. Но в результате русские до сих пор сражаются. Если бы вы повели наступление на юг, как я вам приказывал, мы были бы на Кавказе шесть месяцев тому назад. И нам теперь не приходилось бы решать все эти проблемы».
Гитлер перевел дыхание. Браухич ждал окончания тирады. Но, к его удивлению, фюрер стал теперь говорить спокойно. Почти дружеским тоном: «Для вас это была огромная ответственность. Я понимаю это. Вы устали. И больше не можете выполнять то, что необходимо. Сейчас нам необходимо бескомпромиссное посвящение себя принципам национал-социализма, а не профессиональные способности ваших коллег. Я являюсь единственным, кто может повести армию таким образом. Поэтому я освобождаю вас от должности».
«Слушаюсь, мой фюрер».
Браухич ушел. Фюрер германского рейха повернулся к огромной настенной карте. Армии вермахта в шахматном порядке были разбросаны по всей поверхности. Теперь весь мир должен был трепетать.
В Англии 12 сентября был тихий поздний вечер. Крикетный сезон подходил к концу. Австралийские военно-воздушные силы разгромили Королевскую авиацию Британии с отрывом в 277 очков. На севере лондонский «Тоттенхэм» забил шесть голов в ворота «Чарльтон Атлетик». В Дункастере «Сан Чернот» обыграл «Сэйнт Легер» со счетом 9:4.
Генерала Брука все это не интересовало. Он, как обычно, должен был проработать весь день. И теперь с нетерпением ожидал воскресенья, чтобы провести его дома с женой. Он как раз собирался уходить, когда его вызвали к премьер-министру. Очевидно, необходимо было обсудить чрезвычайно важные вопросы.
Машина час шла в Чекьюс, и сидящий на заднем сиденье автомобиля Брук мог спокойно поразмышлять. Позади была трудная неделя, но он был удовлетворен результатами. Американские войска стали наконец прибывать и в Великобританию, и на Ближний Восток. Они уже нанесли японцам сильный удар у Панамы, а Монти и «Юмбо» Вильсон остановили немцев. Облокотившись на спинку сиденья и отдыхая от работы, Брук почувствовал облегчение. Хотя рассудок говорил ему о том, что время для необузданного оптимизма еще не пришло, он не мог удержаться от ощущения, что самое худшее уже позади. «Мы победим», — бормотал он про себя.
Около 9.30 вечера машина остановилась перед главным входом в резиденцию Черчилля. Премьер-министр, облаченный в свой зеленый с золотыми драконами халат, пригласил Брука в свой кабинет. «Я думал над тем, как нам снова завоевать Египет», — начал он, когда Брук уселся в предложенное ему кресло.
