Том не спускал пристального взгляда с Крамстеда. Чиновнику было нечего добавить: он понимал, что все, что бы он ни говорил, – явный абсурд. Крамстед нервничал. Он видел побелевшие, сжатые в кулаки пальцы Тома Шонесси и чувствовал, как тот буквально закипает от гнева.
– Том, если ты не закроешь двери театра и начнешь представление, мы должны… – Крамстед запнулся. – Мы должны будем арестовать тебя.
– Арестовать меня? – рявкнул Том. Крамстед на всякий случай попятился.
– Ты не станешь стреляться со мной, Шонесси? – Крамстед не относился к числу самых смелых в мире парней.
– О Господи… Крамстед, что происходит? Скажи мне откровенно, и мы что-нибудь придумаем. Как обычно… Ты прекрасно понимаешь, что это смешно!
Крамстед выглядел совершенно несчастным.
– Я бы сказал тебе, Томми… Но, честное слово, я не знаю. Мне приказали. Пожалуйста… Я должен закрыть театр. Видит Бог, я совсем не желаю тебе зла.
Мужчины, стоящие за спиной Крамстеда, по всей видимости, были настроены весьма решительно. Не возникало сомнений, что они во что бы то ни стало готовы исполнить приказ Крамстеда.
Том вдруг догадался, что эти парни его арестуют, если вдруг он вздумает сопротивляться.
Под пристальным взглядом Тома Крамстед все больше бледнел. Но на самом деле Том как будто не видел этого жалкого человека. Он начинал понимать, что происходящее сейчас и дурные вести последних дней – звенья одной цепи. Тому стало ясно, что кто-то подстрекал, а скорее запугивал кредиторов, вынуждая их выйти из дела. Невидимый враг правильно рассчитал: это должно разорить Тома Шонесси. Но когда этого не случилось, недоброжелатель организовал закрытие «Белой лилии». Том мог только предполагать, какая паутина связей задействована для того, чтобы суметь выстроить подобную интригу. Пожалуй, на такое способен лишь человек, обладающий огромным богатством и безграничными связями. Кроме того, стоит отдать должное его незаурядным способностям: он точно просчитал, как можно разорить Тома Шонесси. Проведена умопомрачительная кампания, направленная на уничтожение Тома Шонесси.
Но кто, черт возьми, это мог быть? Том не представлял, кого бы он мог назвать своим заклятым врагом.
– Надолго закрываешь? – рявкнул Том.
– Думаю, это решит суд.
Ничто на свете не могло поколебать нерасторопность и медлительность английского суда. Ожидать решения придется годы.
Танцовщицы, услышав шум внизу, выбежали и наблюдали за происходящим.
Том видел их бледные встревоженные лица. Он бросил взгляд на Сильвию и заметил за ее спиной Молли. Ее глаза странно блестели.
Крамстед тяжело вздохнул.
– Том, могу я попросить тебя закрыть двери театра? Иначе нам придется увести тебя с собой.
Мозг Тома лихорадочно работал. Он проигрывал возможные варианты действий, отбрасывая их один за другим и снова возвращаясь к тому, что секундой раньше отвергал.
– Том, я на самом деле не хочу…
– Я закрою двери. – Том был краток.
– Я очень сожалею, Том. Ты не представляешь себе, как мне жаль. Передай привет Молли, – печально добавил Крамстед. Он не хуже Тома знал суды Англии и понимал, что пройдет целая вечность, прежде чем ему снова посчастливится увидеть Молли.
Наконец Крамстед и его сопровождение удалились.
И вдруг перед Томом появился мужчина, которого раньше он никогда не видел. Незнакомец был высок – пожалуй, ростом с Тома. Он прятал лицо, пока, войдя в «Белую лилию», не остановился в нескольких футах от Тома.
Мужчина словно изучал хозяина театра. Он праздновал победу и презирал Тома Шонесси.
Воспитанность и изысканность манер, казалось, окружали его словно нимб – с подобным нимбом изображали святых на средневековых картинах. Мужчина был красив какой-то мрачной красотой и одет настолько элегантно, что, казалось, к нему не может прилипнуть не то чтобы пылинка, но и вообще ничто дурное. Том подумал, что этот джентльмен относится к тому разряду людей, которые не считают, что могут оказаться некстати.
И вдруг Тома словно осенило: он понял, кто это может быть.
Он оказался старше, чем Том мог предположить. В его глазах сквозила усталость, а в лице заметна была суровость, появляющаяся лишь с годами. Либо такое возможно, если часто видишь, как родственников отправляют на гильотину. Или слышишь подобные рассказы.
Ну да, в конце концов, сейчас Том видит перед собой настоящего французского аристократа.
Вполне определенный ответ на все вопросы этого загадочного вечера дала Сильвия, словно выдохнув:
– Этьен!
Как эхо отозвался второй женский голос. Том повернулся на этот голос, чтобы убедиться: он действительно принадлежит той, о ком он подумал.
Молли.
Взгляд Этьена лишь на мгновение задержался на Молли. Девушка закрыла лицо ладонями и отвернулась. Том понял, что Молли была всего лишь инструментом в руках этого человека. Он ухаживал за ней, дарил безделушки и симпатичные вещи, чтобы сначала внушить благоговение своими манерами, а затем – запугать и выудить нужную информацию о Томе, Сильвии и «Белой лилии».
Этьен задержал свой взгляд на Сильвии, рассматривая с любопытством ее костюм, волшебную палочку и крылья.
Выражение его лица изменилось, и Том вдруг понял, что этот мужчина любит Сильвию.
Если он действительно принц, значит, имеет все, что пожелает. Но даже высокий титул не смог защитить этого человека от превратностей любви.
Том мог предположить, в чем причина негодования Этьена: он был унижен танцовщицей. Пусть даже… великолепной Сильвией Ламорье, известной балериной. И не приходилось сомневаться, что Этьен не мог допустить, чтобы кто-либо, а тем более ублюдок, полукровка, полу – бог знает кто, – владелец непристойного театра мог позволить себе прикоснуться к тому, что Этьен привык считать своим по праву.
Этьен задумал во что бы то ни стало разорить Тома. И этим преподать урок Сильвии? Или английскому ублюдку?
Все, что промелькнуло на лице Этьена, когда он увидел Сильвию, в конечном итоге выплеснулось в гнев и досаду.
Сильвия как завороженная смотрела на Этьена.
– А как ты…
– Ты могла бы предупредить меня, что уезжаешь, Сильвия. – Безупречная английская речь, абсолютно не обнаруживающая истинную национальность Этьена. – Это было очень просто – преследовать тебя, – снисходительно добавил он. – Париж и это… заведение.
Том с трудом подавил желание схватить этого негодяя за галстук и придушить.
Тем временем у входа в театр собиралась толпа. Публика недоумевала, почему один-единственный человек лишает их возможности войти в любимый театр. Том заметил в толпе Бейтсона. Белстоу, человека, которому несколько недель назад с трудом удалось избежать кулака Тома, тоже был здесь. Том подумал: Белстоу – еще один мужчина, который полагает, что имеет право обращаться с женщинами так, как того пожелает. Пожалуй, Белстоу тоже приложил руку ко всей этой истории.
