Книга Серп языческой богини - Екатерина Лесина

Эта сволочь запредельная все-таки сбежала.

Саломея проснулась, а его нет. Она почувствовала это раньше, чем открыла глаза и убедилась – Далматова действительно нет. И ботинок его. И револьвера. Зато есть чемоданчик и записка, прижатая крышкой:

«Ушли проверить одно место.

Веди себя хорошо. К вечеру вернемся. Д.»

– Очаровательно, – сказала Саломея, хотя ее никто не слышал. – К вечеру вернутся… Нет, ну за кого он меня принимает?

Записку она сложила и сунула в карман.

И дальше что? Сидеть? Ждать? Смотреть на часы, мысленно подталкивая стрелку вперед? И гадать, жив Далматов или уже получил пулю? А если получил, то… Саломея останется на острове одна? Но даже не в этом дело – неправильно уходить под пули одному. Нечестно!

И комната заперта. Саломея пнула дверь ногой, но та не шелохнулась.

Часы. Блокнот с записками. И ожидание.

Читай, перечитывай, гадай, что происходит на берегу. И попытайся не сойти с ума от бездействия. Верь, что Далматов вернется.

Время шло. Медленно. Секунда за секундой. Вдох за выдохом. И дышать становилось все больнее. Ребра давили на легкие или легкие давили на ребра, но воздух застревал внутри, вырываясь сиплым кашлем.

Она не выдержит. Не высидит.

Она не привыкла ждать. И Саломея поднялась, обошла комнату по периметру, простукивая стену. Звук получался глухой, плотный. Тайный ход не спешил себя обнаруживать, а дверь – открываться. Даже когда Саломея навалилась на нее всем своим весом, дверь не поддалась.

Остается окно. Промерзшее окно с решетчатыми рамами и толстыми стеклами, которые из-за льда становятся еще толще. Окно не открывается, но стекла можно выбить…

И дом промерзнет.

Но какие еще варианты? Саломея внимательно осмотрела раму, разбухшую и треснутую. Петли покрывал толстый слой ржавчины, которая оставалась на пальцах. И шурупы выглядели ненадежными.

Если попытаться снять раму… Надо только чем-нибудь подковырнуть шуруп.

Чем? Ногтями не получалось. А когда получилось, то оказалось – это очень больно, выковыривать шурупы. Нож? Ножницы? Хоть что-то… узкий скальпель из далматовского чемодана. Медицинская сталь и плоское лезвие, которое замечательно войдет в зазор. Конечно, скальпель будет испорчен, но Илья сам виноват – не надо было уходить одному.

Лезвие соскальзывало, норовя ужалить и без того израненные пальцы. Шурупы выползали медленно, со скрипом, выдирая белую щепу. И дом кряхтел от боли и раздражения.

Одна петля треснула и отделилась от косяка. Вторая… третья… Теперь хорошенько нажать. Или дернуть? Саломея взялась за ручку и потянула. Раздался сухой протяжный треск, и окно начало медленно оседать на Саломею.

Оно оказалось тяжелым. В дыру потянуло холодом. Ветер поспешил швырнуть горсть мелкого колючего снега. Саломея кое-как стянула раму на пол. Теоретически путь был открыт, но прежняя решимость куда-то испарилась. Только сумасшедшие покидают безопасное – пусть и относительно безопасное – убежище ради эфемерной цели.

А если дом заперт? Или Саломею поджидают внизу?

Она выглянула из проема – белый снег, цепочка следов, почти заметенная ветром, и край леса на горизонте. Поздно гадать. Решение принято. И, натянув еще один свитер, Саломея взобралась на подоконник. Земля выглядела далекой и неуютно твердой. Спуститься по водосточной трубе не выйдет, потому что водосточная труба отсутствует, равно как пожарная лестница, веревка или хоть что-то, за что можно уцепиться.

Саломея села на подоконник, вдохнула и на выдохе спрыгнула. Старый сугроб принял ее, резанув осколками наста по лицу и рукам. Пятки больно ударились в землю, но боль почти сразу отступила.

Ноги, кажется, целы. И руки тоже.

Получилось сесть и встать, сделать несколько шагов. Саломее везет. И дом открыт. А в сенях, положив пистолет на колено, сидел Родион.

– Привет, – сказал он. – Рад, что ты жива. А где остальные?

– Зою убили.

– Видел.

– И еще двоих. Юра. И Егор.

– Печально. – Родион не выглядел опечаленным. На нем был тот же старый свитер, что и при первой их встрече. В растянутой горловине виднелся клетчатый шарф. Лыжная куртка с сине-белым рисунком укрывала ноги.

– Далматов никого не трогал. – Саломея смотрела на пистолет, а он – на Саломею. Такое вот дежавю. – Это Вика. Или ее сестра.

– Понятно.

Родион махнул пистолетом в сторону кухни:

– Иди оденься. И пойдем гулять.

– Куда?

– Не знаю. Ты же куда-то собиралась. Вот туда и пойдем.

– Вместе?

– Вместе весело шагать по просторам. Слышала такую песенку?

Он остался ждать в сенях, и когда Саломея вернулась, застегивая на ходу куртку, оказалось, что Родион уже готов к выходу. Пистолет он убрал в карман, предупредив:

– Не глупи, рыженькая, и все у нас будет хорошо.

– Как ты думаешь, – спросила Саломея, поднимая воротник, – кто это? Вика или Анастасия?

– Таська. Ее все называли Таськой. На собачью кличку похоже, и ей не нравилось. Ей вообще многое не нравилось… Маленькая злобная тварь.

А его Викуша – ангел.

– Жена тебе изменяла. – Саломея шла впереди по заметенному следу. Говорить приходилось громко, и от натуги горло опять разболелось.

– Знаю.

– И все равно любишь?

– Конечно! – Родион догнал и пошел рядом. Пистолет в левом кармане, а Саломея держится правой стороны. У нее есть шанс убежать, но зачем? Вдвоем и вправду не так страшно, как одной. Да и не будет Родион в нее стрелять.

– Дело не в ней. Дело во мне. Ее измена – больно, да… Развестись? И что изменится для меня? Она уйдет. А я не хочу, чтобы она уходила. Мне без нее плохо. Я думал. Хотел его убить. Не пришлось. Удачное стечение обстоятельств. Ты знаешь, что она собиралась его бросить? Логичное завершение глупого романа. А он взялся Викушу шантажировать. Она страдала. Я страдал. Такое вот… равновесие.

В лесу следы стали глубже, четче. Снег здесь был чистым, разрисованным солнечными пятнами и тенями. Он скрипел под ногами в скучном ритме шагов.

– Но кому хорошо? И мы поговорили. Открыто. Давно следовало бы, но вот… Решили начать все заново. С чистого листа. А Викуша взяла и пропала. Теперь понимаешь?