Он лежал на операционном столе после усыпляющего укола и вяло шевелил полураскрытыми губами. Желтые веки его дрожали, а рука свешивалась из-под простыни, была худой, перевитой синими венами.
С него сняли простыню, и голый — он был костляв, с морщинистым впалым животом, выпуклыми мослами колен, с седой редкой шерстью на груди и в паху.
Хирург, окунув вату в йод, провел по его груди желтую полосу, там, где предполагался надрез, и по бедру — откуда надлежало вырезать вену.
Ему вставили в рот серебристый шланг, проталкивая поглубже к легким, и машина, похожая на кузнечные мехи, заменила ему легкие. Его сиплое, с перебоями, дыхание, в котором слышались его обычные простудные трески, его злые, похожие на клекот, интонации — с ними он обращался к народу с танка или с трибуны — стали частью машины.
Скальпель прочертил на груди надрез. За лезвием выступила необильная черно-красная роса. Отсасывающая трубка, похожая на клюв кроншнепа, с хлюпаньем выпила капельки крови.
Ему вскрывали мышцы, подбираясь к грудине, раздвигая бледные розоватые ткани с комочками нечистого жира. Кровь из перерезанных сосудов сочилась, мешала хирургам. Ее прижигали коагулятором. Трещали электрические разряды, вился дымок и пахло его жареной плотью.
Добравшись до грудины, в нее вставили длинный зубчатый шнур. Хирург резко дернул, как дергают стартер лодочного мотора, и грудина распахнулась, словно расстегнулась молния на спальном мешке. И хирург убирал влажные опилки костей.
В распил грудины вставили хромированный блестящий распор. Хирург поворачивал винт, грудь раскрывалась, как двери лифта, и там, в глубине, что-то дергалось, билось — лиловое, красное, черное. И пахнуло парным мясом.
Вскрыли слизистый перламутровый перикард, под которым открылось глянцевитое, похожее на скользкий гриб-валуй, сердце.
Сильным грубым движением хирург вогнал в сердечные сосуды канюли, и они приняли в себя дурную кровь. Машина, похожая на хрустальный шкаф, в котором кипело и стекало по стенкам варенье, перехватила функцию сердца, и теперь его кровь качала и перегоняла машина, а сердце, обмякнув, остановилось и было похоже на глубоководную рыбу, выброшенную на берег.
Хирург погрузил свою голую по локоть руку в глубину его рассеченной груди. Вынул сердце и держал на весу. Маслянистое, вздрагивающее, оно лежало на ладони у хирурга, а тело, лишенное сердца, пустое, как долбленая лодка, лежало отдельно.
В сердце, которое держал хирург, зияли дыры. Они были похожи на пробоины, которые оставляет лом в глыбе льда и па кратере остывающей Луны. И на вскрытые, отекающие сукровью нарывы. Хирург их считал, и насчитал шесть дыр.
Первая дыра образовалась, когда в Беловежье он совершил преступление и разрушил Советский Союз, растоптал с веселым бражным хохотом Конституцию Великого государства.
Вторая дыра образовалась, когда он обобрал до нитки трудолюбивый народ, превратил в изгоев и побирушек рабочих, академиков и полководцев, а учителей и библиотекарей послал копаться в мусорных кучах.
Третья дыра образовалась, когда он разрушил вторую Конституцию, натравил танки стрелять по Парламенту.
Пулеметы секли невинный народ, намолотив тысячу трупов, и раненую девушку насиловали в темном углу Дома Советов.
Четвертая дыра образовалась, когда он начал войну в Чечне. Засыпал, как маньяк, бомбами мирные города и села. В подбитых танках торчали кости сгоревших танкистов, и после смерти проклинавших пославшего их на верную смерть.
Пятая дыра образовалась, когда он закончил войну в Чечне, допустил ее выход из состава России, разрушив третью Конституцию, обрекая несчастную страну на распад и крушение.
Шестая дыра образовалась, когда он вдруг понял, что у него больше нет власти. Что властью завладели гангстеры, шпионы, еврейские банкиры и нрожженые партийцы, когда-то служившие секретарями обкомов, а теперь гребущие в свои сусеки алмазы и золото.
Хирург осматривал дырявое сердце, похожее на изъеденный червями корнеплод. А потом терпеливо принялся латать его, действуя кривой блестящей иглой, продергивая дратву. Он накладывал заплаты и швы, и был похож на усталого, умудренного сапожника, латающего старый валенок.
Когда работа была закончена, хирург осмотрел залатанное сердце. Поднес его к красной раскрытой груди и кинул. И оно долго летело обратно в грудь, и гулко ударилось, как булыжник о дно колодца.
Тело медленно зашивали, замазывали, отключали от машин и приборов. И от здания Кардиологического центра, как угорелая, сверкая мигалкой, помчалась черная машина. В ней сидел Чубайс. Он летел к своим друзьям-банкирам сообщить, что операция прошла успешно и они могут еще несколько лет грабить и мучить Россию.
Еврейские банкиры и чеченские гранатометы
ноябрь — декабрь 1996 г., № 48
Говорят, в Иерусалиме недавно засох Маврикийский дуб — библейская святыня, под которым отдыхал еще Моисей. Усыхание Дуба связывают с концом света и воцарением Антихриста. В России апокалипсис развивается в специфических чечено-еврейских формах.
Пустая, выпотрошенная на операционном столе личинка доставлена в Барвиху. Не успели просесть сырые могилы взорванных в Каспийске пограничников, как уже подписано соглашение «Черномырдин — Масхадов», всадившее финку под левую лопатку России. Легким скелетиком отпечатается на последнем камне разбитой русской государственности тельце Ивана Рыбкина. После вывода двух бригад из Грозного России больше не нужны армия, МВД, Конституционный суд, прокуратура, институт президентства, Дума и Совет Федерации. Вся эта рухлядь складирована в сливном бачке у Чубайса, скоро проурчит и исчезнет в фаянсовом белом устройстве, напоминающем бюст Черномырдина. Двойной гражданин Березовский зажжет на кремлевской башне желтую звезду победы, и тысячи чеченских гранатометов, купленных на пенсионные деньги, отсалютуют в разных городах России этой новой власти.
Граждане бывшей РФ, перед вашим носом разорвана третья за последние пять лет Конституция, и с этого дня вы живете под юрисдикцией еврейских банкиров, чьи бумажники и мошонки защищают громилы ОРТ и НТВ, а также спец-подразделения Шамиля Басаева, внедрившего во все чеченские общины бывшей РФ специалистов по взрывному делу.
Господина Березовского в 94-м году пощадил неверно спроектированный взрыв, и нам достался политик, который с тех пор воплощает в себе кошмар России.
После того, как положили в гроб Листьева и на его незадачливый нос для пущей узнаемости нацепили очки, Березовский купил ОРТ, которое стало озвучивать музыку в желудке хозяина. Созванные по инициативе Березовского 13 банкиров-апостолов задурили голову оппозиции фарисейской идеей компромисса, блокировали угрозой переворота радикальный протест, развернули антикоммунистическую истерию, вбросили в политику ошалевшего от удачи Лебедя, не пустили в Кремль Зюганова, разодрали в клочки сердце танцора Ельцина, срезали наивных Коржакова и Сосковца, обвинили Лебедя в национальном предательстве и вытолкали его в слякоть из кремлевских палат. Уложив Ельцина под нож Акчурина, создали в стране режим «шунта и пряника», в результате чего власть перешла к группке талантливых еврейских мытарей, обобравших русских вдов, стариков и детей. Размахивая электронными дубинками, залезая под юбки придворным девкам, они установили грязную, связанную с бесчисленными истязаниями и удушениями диктатуру, в недрах которой происходит окончательное истребление России.
