убили. И это не просто смерть ради смерти. Это продолжение череды убийств, которые начались еще в 2018 году. Убийца вернулся и начал по новой. Мы в тех-то правилах не разобрались до конца, а он уже их поменял. Нам нужно как можно скорее понять, с чем мы имеем дело, чтобы не допустить новых жертв.
— Вы думаете, у вас получится? — спросила Эвелина. — Вся авиация в шоке. Когда отпустили Отлучного, народ ликовал. Сегодня чаты просто взорвались. Люди считают, что ПАР, Соня и вы фатально ошиблись и выпустили на свободу убийцу.
— Не все так однозначно, — ответила Диана.
— Ой, да у всех вечно все неоднозначно. А на самом деле все просто. Пока он сидел, стюардесс не убивали. Когда вышел — снова стали убивать. Ну, что тут неоднозначного? Вы еще спросите, что я все эти годы делала… Ладно, что вы хотели узнать?
— Из-за чего вы расстались? — спросил я.
— Из-за моей беременности, — ответила Эвелина. — Я как дура прискакала к нему утром, кинула на подушку тест с положительным результатом. Думала, он будет на ушах стоять и радоваться, а он спросил, когда идем делать аборт. Собственно, все.
— А вы не обсуждали с ним совместных детей? — спросил я.
Эвелина посмотрела на меня, округлив глаза.
— Нет, а что тут обсуждать? Если ты встречаешься с девушкой, живешь с ней в ее квартире, регулярно занимаешься сексом, не используешь средств контрацепции и не проговариваешь использование противозачаточных… Что удивительного, когда на втором году совместной жизни наступает беременность?
Действительно.
— А вы знали, что у Матвея уже есть ребенок? — спросила Диана. — Девочка, ей десять.
Эвелина неловко села на стул возле Дианы и взяла чашку с чаем.
— Знала, — ответила Эвелина. — Он пару раз обмолвился, что платит алименты. Там же история какая… Это не ребенок, зачатый в любви, а помощь старой подруге, у которой нет мужа и ей хотелось родить для себя. Ну вот, она родила, а потом на алименты подала. И правильно сделала, потому что Матвей… Ладно, не будем плохо о покойном.
— Но отец Матвея считает иначе, — сказал я. — Он считает, что Матвей бросил своего ребенка и уехал покорять Москву.
— У них с отцом всегда проблемы были. Они вечно грызлись. Как ни созвонятся, так обязательно разругаются. Матвей обвинял отца в своей безграмотности, что, мол, не заставил никакого образования получить. А тот в ответ орал, что Матвей сам виноват, потому что с детства тупой. Короче, там понимания никогда не было.
— А Матвея тяготило отсутствие образования?
— О-о-о, да! — протянула Эвелина. — Еще как. Он весь изнылся и издергался, мол, не могу сесть в кабинетах и зарабатывать миллионы, потому что никакого образования нет. Да хоть бы юридического! У него только школа. Ну, и курсы бортпроводника вот осилил. А планы были наполеоновские. Он собирался доучить английский до приличного уровня и свалить куда-нибудь за бугор, чтобы работать в иностранной авиакомпании. Там, мол, это работа с большими перспективами, огромными зарплатами, и мир повидать можно.
Это я уже где-то слышал.
— План у него был в разработке, и все два года, что мы жили вместе, — продолжила Эвелина, — он об этом талдычил. Но когда я забеременела, его план вдруг стал реализовываться. Точнее, он решил начать его реализовывать. Купил себе какие-то курсы английского. Стал говорить мне, чтобы я тоже начала учить язык, и мы тогда переедем вместе. У меня вообще-то неплохой английский, не advanced, конечно, но вполне. Я уже в тот момент мысленно с ним попрощалась, потому что с этим человеком мне явно не по пути.
— Вы повздорили по поводу прерывания беременности, а потом он стал учить язык, чтобы переехать? — уточнила Диана.
— Ага, представляете? Я ему русскими словами через рот сказала, что рожу ребенка и не собираюсь никуда переезжать. А он как будто глухой: «Когда пойдем на аборт? Давай планировать в феврале переезд?»
— Вы выгнали его из дома и прекратили общение? — спросил я.
— Да, я его погнала, он снял хату где-то в районе Химок, перетащил часть своих вещей. Но забыл в комоде трусы и коробку с парфюмом. Я все собрала, оставила у порога и улетела в рейс, а ему велела приехать, все забрать и сдать ключи.
— А вы часто летали на одних и тех же рейсах? — задал я новый вопрос.
— Нет, — ответила Эвелина, — раньше как-то совпадали, а в последнее время ни разу.
— Вы продолжаете летать?
— Нет, что вы, — ответила Эвелина, — как только принесла справку от врача, сразу же списали на землю. Я работаю в аэропорту, регистрирую на рейс. И так до самых родов, а потом в декрет уйду.
— Эвелина, у меня еще один вопрос к вам, — сказал я. — Вы знаете доктора Алексея Кончикова? Он работает во ВЛЭК.
Эвелина скривилась.
— Кто его не знает. Конченый просто. Он ненавидит женщин. Его бы воля, всех бы поубивал.
Я еле дождался, когда мы с Дианой сядем в мою машину.
— Тебе не кажется, что уже пора сказать Соне и Андрею про Кончикова? — спросила Диана.
— А что ты ей скажешь? Что есть человек, который ненавидит людей? Фактуры на него вообще никакой нет. И потом, можно вляпаться в такую же историю, как и с Отлучным, притянуть доказательства за уши. Строго говоря, на Кончикова нет ничего, кроме того, что он нам обоим не нравится.
— Блин.
— У тебя сохранилось видео нашей беседы с Кирой? — спросил я.
Брови Дианы поползли вверх.
— Да, — осторожно ответила она.
— Можешь сейчас мне его включить?
— Оно огромное, торчит в облаке, будет скачиваться всю жизнь.
— Не страшно, нам далеко ехать. Скачивай пока.
Диана скачала видео, когда мы добрались до офиса ПАР.
— Что ты хочешь посмотреть?
— Дай мне, я сам.
Диана передала мне телефон, я стал пальцем водить по ползунку, чтобы перемотать. Мне нужно было в самый конец. Видео было огромное, миллиметровое движение пальцем перематывало пять минут записи. Слишком много.
— Я хотела спросить у Эвелины: неужели вам нисколько не жаль, что отец вашего будущего ребенка умер? Но не стала. Ясно же, ни фига ей не жаль, — сказала Диана.
Диана, конечно, может быть права: Эвелине нисколько не жаль, что Матвей умер. Но я на своем опыте знаю, что горе люди переживают по-разному. Может быть, ее форма горевать вот такая. А может быть, ей действительно все равно.
Я добрался до момента, когда задаю вопрос Кире. Ее лицо сосредоточенно внимает. Я поставил на паузу.
— И все-таки что-то жертв объединяет, — сказал я. — Что-то, что мы с тобой не видим.
