В эту минуту он увидел, как песок перед воинами в голубых плащах пришел в движение, словно на поверхности его шевелились тысячи чудовищных насекомых, — блемии появились со всех сторон и бросились на них, размахивая серпами из черного блестящего металла. Но воины Амира продолжали свой безумный бег, бросая на землю кувшины, свисавшие с седел. И новые всадники неслись вперед, сменяя павших, пока отряд не добрался почти до самой башни, из которой раздавался все более сильный звериный рык.
Другие два эскадрона бросились на блемиев, стреляя из ружей, бороздя песок пулями, иные спрыгивали с коней и устремлялись в дикую рукопашную схватку.
И тогда на вершине холма показались Амир и Арад, сжимая в руках зажженные факелы. Обменявшись знаками, они пустились галопом в сторону башни. И, стремительно преодолев расстояние, бросили на землю факелы, и тут же взметнулись две огненные стены, поглотившие многих блемиев и воинов Халлаки, схватившихся в свирепой битве. Пламя открыло проход до самой башни. Туда-то и бросился во весь опор Разаф, державший перед собой в седле охваченную ужасом женщину — свою жену Альтаир.
Падре Хоган продолжал идти, несмотря на чудовищную бойню, почти не веря, что он еще жив, как вдруг увидел Сельзника: тот бежал к черному проему у основания монолита, разрывая на себе одежду, обнажая кровоточащую рану, и кричал:
— Исцели меня, Господин Одиночества!
Он переступил границу красного сияния, исходившего от башни, и со стоном упал на колени, сжимая рукой рану, зашипевшую так, словно к ней приложили раскаленное железо.
Хоган обернулся и увидел, что погонщики едва справляются с напуганными верблюдами, и его обуяла сильнейшая тревога: если кабель порвется, все пропало. Он поднял с земли ружье и расстрелял всех животных. Увидев, как они рухнули на землю один за другими, священник снова двинулся к черной окружности, открывавшейся в башне.
Справа от него сквозь грохот сражения раздался крик:
— Сельзник! — И три всадника галопом понеслись вниз по склону холма, сжимая в руках сабли.
Сельзник обернулся.
— Гаррет! — воскликнул тот. — На этот раз мы будем биться до конца! — И вытащил саблю из ножен.
Звук, доносившийся из башни, превратился в громовой рык и, казалось, наполнял новыми силами тела блемиев, продолжавших возникать из песка. В это мгновение Гаррет проскакал мимо него, спрыгнул на землю, сжимая в руке саблю, и вступил в ожесточенный поединок с Сельзником: тот уже поднялся с колен и отвечал на выпады своего противника с неожиданной дикой энергией. Вся местность вокруг башни превратилась в ад из дыма, огня и криков, к которым примешивался зловещий вой блемиев. Четверо из них окружили Филиппа, неожиданно выскочив из песка, тот выхватил саблю из ножен и стал изо всех сил отбиваться. Эль-Кассем примчался к нему на помощь, уложил одного, двоих и закричал:
— Огонь! Прячься за огнем, они не осмеливаются приблизиться к нему!
Филипп пришпорил коня, осаждаемого со всех сторон, и животное галопом пустилось прочь, пока эль-Кассем, словно лев среди стаи шакалов, размахивал своей саблей, выбивая искры из черных серпов блемиев и восклицая при каждом ударе:
— Аллах Акбар! Бог велик!
Филипп направил коня на стену огня, но тот испуганно уперся и сбросил всадника. Филипп перекатился через пламя и оказался внутри прохода, вскочил и увидел перед собой Арад, вместе с Разафом поддерживавшую свою мать: та была без сознания, а они пытались завести ее внутрь сияния, окружавшего башню, чтобы этот чудесный свет изгнал сумрак из ее разума.
— Арад! — закричал он. — Арад!
Она взглянула на него ошеломленно, но не остановилась. В этот момент рев, доносившийся из башни, прорезал воздух с новой силой, словно вопль бесконечной боли, и внезапно поднялся сильнейший ветер, взметая облако густой пыли. Огонь погас, и блемии снова пошли в атаку. Филипп увидел, как сражается Амир, окруженный со всех сторон, услышал треск пулеметных очередей, но продолжал безуспешно искать Арад в густом дыму.
— Арад! — кричал он в отчаянии. — Арад!
Вдруг он разглядел ее, различил голубой плащ, развевавшийся в тумане перед какой-то тенью, лишенной очертаний, которая медленно приближалась, издавая глухой мощный рык. Он попытался приблизиться к девушке, с огромным трудом преодолевая все возраставшую силу ветра. Добравшись до нее, он словно щитом закрыл ее своим телом от звериного рева, звучавшего все ближе. И, увидев, как темная фигура угрожающе нависла над ним, выстрелил, еще и еще раз, и бросил бесполезный пистолет на землю. В ужасе Филипп отступал, по-прежнему защищая телом Арад, — теперь он ощущал на своем лице горячее дыхание зверя, — и, пятясь, споткнулся; металлический звук, раздавшийся при этом, напомнил ему о систре. Он лихорадочно шарил в кармане куртки, пока не нащупал его, и, достав, качнул перед собой. Серебряный звук полетел над выжженной землей, прорезая туман и ветер, и рев прекратился, ослабел, превратившись в хриплое, тяжелое дыхание, в жалобный стон, а потом и вовсе утих. Еще слышны были отдельные выстрелы, задыхающиеся крики, ржание обезумевших лошадей вдалеке, но и они пропали.
И только изнутри башни доносилось яростное лязганье клинков: дуэль продолжалась. Сельзник дрался все отчаяннее, нападал на своего врага, осаждая его непрерывной чередой выпадов. Они сражались, обливаясь потом, подхлестываемые кипучей ненавистью. Сельзник бился словно одержимый, и Гаррет почувствовал, что силы его слабеют и он не сможет выдержать свирепой атаки врага. Обширное внутреннее пространство тоже было наполнено красноватым сиянием, проникавшим через свод и освещавшим большой каменный саркофаг, черный, без украшений, возвышавшийся в центре помещения.
Гаррет хотел спрятаться за ним, чтобы перевести дух, но, увидев слабое место в защите противника, сделал выпад, как в тот раз, когда впервые ранил его, но Сельзник уклонился, и он покатился по полу в пыли. Враг уже нависал над ним, пытаясь поразить, но Гаррет, извернувшись, изо всех сил ударил саблей по клинку Сельзника — лезвие вонзилось в пол и сломалось. Десмонд вскочил и приставил саблю к горлу Сельзника, тот попятился и упал спиной на саркофаг. «Это будет жертвенный камень», — подумал Гаррет. К нему он навсегда пригвоздит своего врага, оборвав его порочную жизнь. Он взмахнул саблей и услышал за спиной голос Хогана:
— Нет! Не оскверняй себя этим преступлением! Он твой…
И в ту же секунду вихрь охватил башню, ослепляя противников. Гаррет попятился, закрывая лицо от обжигающей пыли и выставив вперед саблю, а когда снова открыл глаза, Сельзник исчез. Перед ним стоял только пустой саркофаг, ветер смел толстый слой пыли, покрывавший его, обнажая семь строк; он лихорадочно пробежал их глазами. Все они на древних, утраченных языках гласили одну и ту же ужасную истину:
Никто не убьет Каина!
Сабля выпала у него из рук, он обратил взор к небу и прокричал сквозь слезы:
— Почему? Почему?!
И в тот же самый момент увидел в куполе отверстия, соответствующие звездам в созвездии Скорпиона; ледяной свет лился сквозь центральное из них, и он вспомнил слова: «Когда темная точка в созвездии Скорпиона окажется в центре тверди над Башней Одиночества». «Твердь». Это слово на древнееврейском означало также «купол»! Он закричал:
