«оборудовано», сделана запись нашего разговора, и, ознакомившись с ней, Крючков получил аргумент, который заставил и остальных окончательно потерять голову. Поэтому заявления гэкачепистов о том, что ими двигало одно лишь патриотическое чувство, – демагогия, рассчитанная на простаков».
Замену в тот момент нашли только главе правительства Валентину Павлову, но председателя КГБ Владимира Крючкова и министра обороны маршала Язова твердо решили отправить на пенсию. Кроме того, договорились сократить разбухший правительственный аппарат – упразднить некоторое количество министерств и ведомств.
Будущий член ГКЧП премьер-министр Павлов знал, что его ждет. Еще 3 января 1991 года на совещании у Горбачева возникал вопрос о новом главе правительства. Его советники Евгений Примаков и Вадим Бакатин предложили кандидатуру Назарбаева. Тогда вопрос отложили. Но премьер-министр Павлов знал, что не усидит в своем кресле. В июне его первый заместитель Владимир Щербаков пересказал своему шефу конфиденциальный разговор с Горбачевым: президент предлагал ему возглавить правительство. Так что Валентину Павлову тоже было что терять – после подписания Союзного договора он бы перестал возглавлять правительство.
«Переворот готовили заранее, – вспоминал Петр Лучинский, который в 1991 году был секретарем ЦК КПСС. – Определенные намеки поступали и в мой адрес. Например, Болдин, один из самых влиятельных помощников Горбачева, мне говорил сухим, едва ли не приказным тоном:
– Вам надо встретиться с Язовым!
Я уклонялся от этого, понимал, что дело нечисто, подозревал провокацию. Ведь я был недавним членом политбюро, мало ли, думал, какие у них существуют проверки… Кто же мог предположить, что один из самых доверенных людей Горбачева – Болдин устроит, по сути, государственный переворот?»
А вот Назарбаев или Примаков не предали бы своего президента. Августовского путча бы не было, и, может быть, сохранился бы Советский Союз. Такой же ошибкой было для Горбачева назначить министром внутренних дел Бориса Карловича Пуго.
Почему они выбрали ГКЧП?
Его отец принадлежал к числу латышских большевиков, которые были против самостоятельности Латвии и хотели видеть ее в составе Советской России. Борис Пуго провел детство в России и по-латышски говорил неважно. Его избрали вторым, а затем и первым секретарем Пролетарского райкома комсомола города Риги. Растущего секретаря приметили наверху и перевели в Москву в ЦК ВЛКСМ. На протяжении всей своей карьеры он не один раз переезжал из Риги в Москву и обратно. Четыре года был секретарем ЦК ВЛКСМ по связям с союзами молодежи социалистических стран.
В апреле 1974 года Пуго окончательно распрощался с комсомолом. Сбылась мечта комсомольского секретаря. С улицы Богдана Хмельницкого (теперь Маросейка), где находился ЦК комсомола, его перевели на Старую площадь в ЦК КПСС. И почти сразу отправили в Ригу. Латышам, твердо стоявшим на промосковских позициях, особо доверяли, памятуя еще о стойкости и преданности красных латышских стрелков. За представителем Латвии закрепили кресло в политбюро, на что могли рассчитывать далеко не все национальные республики.
Пуго назначили председателем КГБ Латвии, затем сделали хозяином республики. Михаил Сергеевич вновь забрал его в Москву – председателем Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Потом сделал министром внутренних дел. Пуго имел право позвонить президенту в любое время на дачу, что другим Горбачев категорически запрещал – не любил, когда беспокоили в нерабочее время.
Почему же Пуго присоединился к заговорщикам?
Начались политические реформы, и партийный аппарат и госбезопасность утратили контроль над обществом. Система казалась непоколебимой, несокрушимой. Но стоило изъять один элемент – насилие! – как все стало рушиться. Высшие чиновники ощущали, что власть утекает из рук, а вместе с властью над людьми исчезало и чувство превосходства, избранности. Путчисты были готовы сохранить свое положение любыми средствами. Но у них ничего не вышло. Янаев первым огорченно признал, что их никто не поддерживает.
Председатель КГБ Крючков возразил:
– Не все так плохо.
Геннадий Иванович удивился:
– Мне докладывают так, как есть.
Крючков улыбнулся:
– Вот и неправильно делают. Надо докладывать то, что надо, а не то, что есть…
Пуго до последнего требовал неукоснительного исполнения решений ГКЧП, хотя было очевидно, что путч провалился и Министерство внутренних дел России поддержало Ельцина! Министр внутренних дел России Виктор Баранников и его заместитель Андрей Дунаев отправили на помощь Ельцину курсантов милицейских школ. Такого никто не ожидал: республиканское министерство вышло из подчинения союзному! Борис Пуго потребовал не пускать курсантов в Москву и не мог понять, почему министерство не в состоянии исполнить его приказ. Местные управления внутренних дел следили за передвижением курсантов и сообщали в приемную Пуго. Тот вновь и вновь приказывал: остановить! Но московский главк внутренних дел союзному министерству фактически не подчинялся, а российское МВД твердо поддерживало Ельцина.
Пуго вызвал к себе первого заместителя министра внутренних дел России Виктора Федоровича Ерина. Сам Ерин спустя три года рассказывал «Российской газете», как это происходило. Он исполнял обязанности министра, пока Баранников лежал в госпитале.
Пуго в своей мягкой манере спросил:
– Не боитесь потерять место?
Ерин ответил:
– Ваше право меня уволить. Но против совести не пойду.
Собственные заместители заявили Пуго, что не будут выполнять его приказы. Пуго улыбнулся, пожал плечами и сказал:
– Какой я дурак, что поверил Крючкову и послушал его.
В успех путчистов поверил не только Пуго. Скажем, посол в Югославии Вадим Петрович Логинов, бывший секретарь ЦК ВЛКСМ по кадрам, поспешил снять портрет Горбачева в своем посольстве, что после провала путча стоило ему должности.
Штаб заговорщиков состоял из бездарных людей. Если бы в ГКЧП вошли более решительные люди, они бы ни перед чем не остановились. Может быть, страну к прежнему бы и не вернули, но крови пролили бы немало…
Сторону ГКЧП занял партийный руководитель Москвы Юрий Прокофьев, скучный и мелкий чиновник, который начинал трудовую деятельность старшим пионервожатым.
«В июле 1962 года меня избрали секретарем райкома комсомола, – вспоминал Прокофьев. – Мне исполнилось тогда 23 года. Мы сидели на Малой Семеновской улице на втором этаже деревянного покосившегося здания. Принимаем в комсомол девушку с комбината имени Щербакова. Она входит в комнату бюро и начинает безудержно смеяться. Спрашиваем: почему она смеется? Она вопросом на вопрос: «А вы знаете, что раньше в этом доме было?» – «Нет, не знаем». – «А раньше здесь была школа для умственно отсталых детей», – говорит она, давясь от смеха». Я пошел к секретарю райкома партии, рассказал ему о печальном происшествии, предположив, что не только эта девочка так воспринимает здание, где располагается райком комсомола. Через какое-то время нам на Вельяминовской улице дали другое помещение».
Большая карьера Прокофьева началась тогда, когда на долю Куйбышевского района Москвы, где он был первым секретарем, выпала счастливая доля выдвинуть в депутаты Верховного Совета РСФСР генерального секретаря Константина Черненко. Таким образом, Прокофьев становился секретарем райкома номер один. Гришин в марте 1985 года вытащил умирающего Черненко из постели, чтобы вручить ему удостоверение об избрании, а Прокофьеву
