виду первого государева советника Вельяминова, главнозаведующего Московской городской губной управой, — о чём договорились? Что розыск будем вести совместно, что ежели какие по ходу дела обстоятельства сложатся, касательство к государственным тайнам имеющие, господин тайный исправник объявит о том особо, чтобы нежелательных сложностей не возникало, что Тихонова, в совершении убийства подозреваемого, нам для допроса и дальнейшего поступления с ним по закону передадут. А что я ежедневно вижу? Что Михаил Дорофеевич говорит нам не всё, что ему известно, так то вы, Алексей Филиппович, и сами наверняка уже заметили!
— Заметил, Борис Григорьевич, сложно было бы не заметить, — частично заполнил я паузу в речи пристава, понадобившуюся ему на то, чтобы разломить баранку, половину отправить себе в рот, прожевать и запить добрым глотком чаю.
— Вообще сплошь и рядом бывает, спросишь о чём Михаила Дорофеевича, он вроде и так ответит, что прямо соловьём заливается, а ведь по существу-то вопроса почти ничего и не скажет, — да уж, прав Шаболдин, искусством забалтывать неудобные вопросы тайный исправник владеет в совершенстве, по себе знаю.
— С Тихоновым этим господин тайный исправник просто-таки тянет время, — продолжал пристав свои жалобы. — То одно у него обстоятельство препятствует передать мне Тихонова, то другое, то пятое, то десятое, в итоге же всё остаётся, как и было, то есть совсем никак! — Что старший губной пристав не особо склонен ругаться, я заметил уже давно. Вот и в этот раз крепкое словечко, а то и не одно, Борис Григорьевич в последний момент придержал. — Вы, Алексей Филиппович, поговорили бы с Михаилом Дорофеевичем по душам, а лучше сразу с его высочеством Леонидом Васильевичем, — предложил Шаболдин свой вариант выхода из сложившегося положения, и не самый, должен сказать, плохой. Но мне казалось, что обращаться к Леониду было бы пока преждевременным.
— Хорошо, Борис Григорьевич, попытаюсь разрешить наши затруднения, — в меру уклончиво пообещал я. — Заставить тайных передать вам Тихонова я буду стараться в любом случае, а вот поменять как-то их манеру вести дела — это уж как получится.
— Уж постарайтесь, Алексей Филиппович, буду очень признателен, — повторил Шаболдин. — Я так понимаю, в рассуждении тех противоречий, о возможном наступлении коих вы меня предупреждали, тайные побольше моего знают? Может, хоть это вам поможет убедить тайного исправника…
— Понимаете вы, Борис Григорьевич, всё правильно, — подтвердил я догадку пристава. — Вот только интересы с тайными у меня всё равно разные. И мне они точно так же недоговаривают многое, как и вам. Так что здесь мы с вами на одной стороне.
— А не получится так, Алексей Филиппович, что сейчас мы с вами на одной стороне, а завтра вы с тайным исправником на одной стороне окажетесь? — поставил пристав вопрос ребром.
— Не получится, — заверил я его. — В самом худшем для всех нас случае каждый будет сам за себя, но мой союз с тайными против вас я полагаю невозможным. И, поверьте, Борис Григорьевич, я знаю, о чём говорю.
— Стало быть, союз со мною против тайных вы, Алексей Филиппович, возможным видите? — Шаболдин переставил вопрос на другое ребро.
— Ну зачем же против тайных-то? — усмехнулся я. — Одно дело делаем, пусть господа из Палаты тайных дел и участвуют в нём несколько, хм, своеобразно, — пристав с пониманием покивал головою. — Но я постараюсь убедить Михаила Дорофеевича поступать в общем деле более приличествующим тому образом.
— Да мне бы, откровенно говоря, Тихонова с тайного исправника заполучить, а там хоть трава не расти, — махнул пристав рукой. — Хотят найти Родимцева, буду им его искать, хотят кота за хвост тянуть, сами же пусть потом не жалуются.
Такую ноту я посчитал достаточно оптимистичной, чтобы на ней и закончить, аккуратно перевёл разговор на не столь животрепещущие темы и через недолгое время гостеприимный кабинет Шаболдина покинул.
…Найти повод для разговора по душам с тайным исправником Мякишем особого труда не составило — я напросился к нему в помощники в разборе очередной партии бумаг Смирнова. Бумаг неразобранных осталось, слава Богу, ни две, ни полторы, я имею в виду, конечно же, ни две, ни полторы сотни, так что и на разговор времени хватило, и на то, чтобы больного навестить. Ивану Фёдоровичу, как похвастался доктор Шиманский, стало несколько лучше, в чём мы и получили возможность убедиться. Смирнов выказал явное узнавание нас с Мякишем, причём сложилось у меня впечатление, что мне он даже обрадовался, а вот тайному исправнику — вроде бы как и не очень. Интересное, знаете ли, наблюдение.
— Тут, Михаил Дорофеевич, такое дело, — начал я, когда количество просмотренных нами бумаг перевалило за половину, — Борис Григорьевич мне на вас жалуется.
— И чем же я перед старшим губным приставом провинился? — Мякишу почти удалось изобразить оскорблённую невинность, самую малость до убедительности не дотянул. Впрочем, и дотянул бы — я бы всё равно не поверил.
— Сообщаете ему далеко не всё, что для розыска важно, — принялся я перечислять прегрешения тайного исправника, — с передачей Тихонова время тянете…
— Ну вы же, Алексей Филиппович, сами должны понимать, дело-то к государственным тайнам касательство имеет, да ещё столь необычайного свойства, — по предсказуемости ответа Мякиш превзошёл сам себя.
— Так у вас же договорённость с боярином Вельяминовым была, — напомнил я, — что ежели таковое касательство по ходу дела случится, вы особо о том объявите. А вы безо всяких объявлений о многом умалчиваете, в итоге приставу лишнюю работу делать приходится. Кто вам не давал рассказать Борису Григорьевичу о прошлом Родимцева, к примеру? Пристав, между прочим, целый день на том потерял, а вы всё, что он раскопал, наверняка уже и заранее знали.
— Здесь да, наша вина, — со вздохом согласился Мякиш. — Пока я у начальства дозволение получал на передачу тех сведений губным, Борис Григорьевич уже и сам всё разузнал…
Ну да, сослаться на любимое начальство всегда удобно. Нет, я, конечно, могу задействовать свои связи и даже с самим князем Свирским встретиться, чтобы слова Мякиша проверить, но я же этого делать не буду, мне такие сложности даром не нужны, тем более, толку с них никакого.
— Вы, Алексей Филиппович, лучше бы о вашем интересе подумали, — принялся Мякиш меня увещевать. — Если Борис Григорьевич чего лишнего о Смирнове по ходу дела
