— Чего вы хотите? — тихо спросил он.
— Забрать синий камешек — если он у вас.
Корантен подошел к посудному шкафу, где среди трубок и кисетов стояла потускневшая серебряная коробочка для пилюль, и достал оттуда кабошон.
— Так я и знала, — прошептала она. — Но зачем?..
— Зачем я его сохранил?
— Зачем вы последовали за мной в Париж? Почему пытались предотвратить преступления?
— Я прочел голубую тетрадь. То, что вам пришлось вынести, задело меня за живое, потому что когда-то давно одна дорогая моему сердцу женщина погибла в результате аборта.
Он запустил пальцы в волосы, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами. Гостья внимательно слушала. Он уставился невидящим взглядом на медный чайник и глухим голосом продолжил свой рассказ:
— Я поселился рядом с домом, где вы нашли убежище. Я знал, что вы задумали, опасался за вас и оказался прав. К несчастью, я опоздал: женщину, которая надела ваше платье и выкрасилась в брюнетку, задушили. Я видел, как она упала, как убежал убийца — но был не в силах пошевелиться. Я был уверен, что это вас задушили практически у меня на глазах. Какая-то неведомая темная сила высосала из меня всю энергию, и я отчетливо сознавал: вы погибли, все кончено.
Он поднял на нее глаза и вздохнул:
— Но я отказывался в это поверить. В убийстве, которому я не успел помешать, было столько странного и непонятного, что я растерялся. Признаюсь, увидев лицо задушенной женщины, я к своему стыду, испытал невероятное облегчение. Вы придумали нелепый, ребяческий план и не могли управлять событиями. Я попытался переиграть убийцу, но не сумел: он все время на шаг опережал меня.
— Неужто вы и впрямь считаете, что потерпели поражение? Эти трое заслужили такую участь. Я жива и здорова. Но вы не ответили на мой вопрос.
Он удивился и шагнул к ней.
— Я только что рассказал вам…
— Вы рассказали, что сделали, но не объяснили, почему. Странно так стараться ради незнакомой женщины.
— Я… В вашей судьбе много общего с участью Клелии…
— Когда я пришла в себя в Юрвиле, монахини рассказали, что меня нашел на пляже какой-то мужчина, отнес к себе и вернул к жизни…
Она погладила кровать под балдахином, покрытую стеганым одеялом, похлопала ладонью по пухлым подушкам в белоснежных наволочках.
— От меня пахло алкоголем…
Он слегка отстранился.
— Вы были такой беспомощной, такой нежной…
— Я была совершенно голой.
— Я должен был действовать без промедления, вы могли умереть от переохлаждения и были совершенно истощены.
— Почему вы не выразились яснее, когда в гостинице уговаривали меня немедленно съехать?
Она стояла так близко, что он мог бы до нее дотронуться.
— Не осмелился. Вы… Я боялся отказа.
Он подумал о Клелии. И эта мысль напомнила ему, какую горечь он испытал в тот день, когда понял, что она его не любит.
Софи Клерсанж смотрела на него с напряженным вниманием, словно пыталась ответить себе на какой-то очень важный вопрос.
— Вы были неправы, — прошептала она наконец.
— Неправ?
— Именно так, капитан. Думаете, я потеряла голову? Ошибаетесь.
— Не могу в это поверить, — отвечал он, — вы такая красивая, очень красивая, а…
Он замолчал.
— Очень мило с вашей стороны, капитан, — мягко произнесла она. — Мы с вами потерпели кораблекрушение, плывем на плоту и молимся, чтобы нас вынесло на сушу… Я пыталась забыть вас, но не сумела.
Он взял ее ладони в свои, но она вытянула руки, удерживая его на расстоянии.
— На этот раз мы поменяемся ролями, капитан. Мы наконец-то достигли неизвестной земли. Вас вынесло на берег. Вы без сознания, и я буду вас спасать. Но сначала воспользуюсь тем, что вы беспомощны, — так же, как вы поступили со мной.
Он не стал противиться, когда она расстегнула ему жилет, сняла и бросила на пол. Потом настал черед холщовой рубашки. Сабо он скинул сам. Она расстегнула ему брючный ремень из дешевой шерстянки. Он стоял с обнаженным торсом и не шевелился. Она улыбнулась — едва заметно, с оттенком торжества. Он наклонился и порывисто обнял ее. Они не могли насытиться друг другом, их губы снова и снова сливались в поцелуе. Они упали на кровать, он начал раздевать ее, а она дрожащими от нетерпения пальцами пыталась справиться с завязками его кальсон…
Жильятт пребывал в недоумении: его лаз снова был закрыт. Он мяукнул и поскребся в дверь. К нему подошла матушка Генеке с двумя корзинами в руках.
— Ну что, кот, домой не пускают? Небось, наказали за обжорство?
Она заглянула в замочную скважину.
— Надо же, у него гости. О! — Ее бросило в жар. Она распрямилась, потирая поясницу, снова посмотрела, проверяя, не ошиблась ли, и со смехом бросила коту: — Они там играют в зверя о двух спинах! Можешь злиться, сколько хочешь, но закончат эти двое не скоро! Пойду-ка я, отнесу припасы на конюшню.
Жильятт уселся и принялся вылизывать шкурку. Матушка Генеке бросила на него взгляд через плечо и проворчала:
— Лапа торчит выше уха! Не пройдет и трех дней, как снова зарядит дождь…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
1894, год всех опасностей
В начале 1894 года Земля находится на самом отдаленном расстоянии от Солнца, то есть на расстоянии 150 997 километров вместо обычных 146 900 километров — сантиметрами астрономы пренебрегли. Изменила ли разница в 4 миллиона километров лицо мира? Никак, ибо год 1894-й будет таким же бурным, как предыдущий. Доказательство тому: в Париже женщины одерживают новую победу. Сенат во втором чтении голосует за их право участвовать в суде присяжных, а парижская мэрия предоставляет некоему концессионеру монополию на установление в общественных местах будок-уборных, доступа к которым до того слабый пол не имел. Мужчины же больше не смогут облегчаться бесплатно.
Положение женщины, тем не менее, не меняется. В замужестве она настолько бесправна, что даже не может свободно распоряжаться своим заработком. За ней признают право на труд, но не на вознаграждение за этот труд! Муж на совершенно законных основаниях может прийти к окошечку кассы и положить себе в кошелек зарплату своей благоверной.
Однако все это мелочи по сравнению с драматическими событиями грядущих двенадцати месяцев.
10 января в Африке, в Судане, город Тимбукту занят полковником Жоффром. Взятие этого таинственного города, где в 1828 году побывал Рене Кайе, а в 1853-м — немец Барт, вызвало небывалый энтузиазм: «Мы должны увековечить память об одном из величайших политических событий века», — писал «Магазен Питтореск». Ему вторит «Иллюстрасьон»: «Взятие Тимбукту обеспечит будущее Черного континента. Группа французских храбрецов, чьи имена останутся неизвестны большинству их соотечественников, совершила высочайший воинский подвиг, который дает нашей стране гораздо больше, нежели дискуссии политиков».
