неё есть, да?
Бас не ответил и сопрано продолжило:
— А вмешаться не пробовал?
— Да как я могу! — возмутился бас и от сердитости загрохотал так низко, что практически опустился аж до фа-контроктавы.
— Тише ты! Тише! — мягко сказал женский голос, — а то опять землетрясение начнётся. И так из графика из-за тебя выбились.
— Извини, — вздохнул мужской голос, — злит меня всё это.
— Я вижу, — согласился женский и тут же добавил, — но если тебе вмешиваться нельзя…
— Нельзя! — свирепо пророкотал бас.
— Но мне-то можно! — осторожно и вкрадчиво мурлыкнуло меццо-сопрано. — Нарушением это не будет, понимаешь?
— А тебе зачем? — удивился и одновременно обрадовался бас.
— Ну, давай считать, что мне просто скучно, — хихикнул женский голос.
— Зная тебя… — недоверчиво проворчал мужской.
— Ну ладно! Ладно! — рассмеялся меццо-сопрано, — тогда давай будем считать, что я делаю тебе услугу.
— Угу, а потом сдерёшь с меня за это в десятикратном размере! — недовольно и обличающе пророкотал бас.
— Ну… тут уже как получится, — мурлыкнул женский голос.
— И что ты намерена сделать?
— Оу! Тебе понравится! Более того, обещаю, ты будешь в восторге!
— Ох, что-то не нравится мне всё это, — задумчиво протянул бас, — ты её хоть убивать не собираешься?
— Я? Убивать? — с откровенно фальшивым изумлением сказал женский голос. — Как ты мог так подумать?
— Ну…
— Хотя… откуда я могу знать, как оно всё в результате получится? Но могу пообещать, что лично я ничего такого делать не буду. Моё слово подойдёт?
— Даже и не знаю… Но пари мне нужно выиграть! Ты понимаешь⁈ Это однозначно и не обсуждается!
— Тогда что тут думать! Решайся!
— Да что тут решаться? У меня и вариантов других нету.
— Вот и чудненько… Вот и чудненько… Значит, договорились! — тихим серебристым колокольчиком рассмеялся женский голос, пока не стих где-то высоко-высоко…
А теперь, наконец, эпилог
«И сно-ова седа-ая ночь… и то-олько ей доверяю я-а-а-а…» — надрывались колонки. Я немножко отодвинулась от них подальше, а то так за вечер и оглохнуть можно. Хотя выпускникам всё нипочём. Знай себе танцуют.
Я смотрела на ребят, которые танцевали на школьном дворе. Точнее танцевали некоторые девочки. А остальные вообще не умели, и просто суетливо двигали руками и ногами, пытаясь хоть примерно попасть в такт музыке.
Дети. Такие дети…
Я улыбнулась и отыскала взглядом Анжелику. Она танцевала с каким-то высоким чернявеньким мальчиком в сером с искрой костюме, с явно с чужого плеча. Мальчик лелеял жиденькие усики над верхней губой, и восторженно поглядывал на Анжелику, страшно гордясь собой. А та млела и таяла. Вот и хорошо, лишь бы про своего художника Андрейку забыла. А мальчики — это мальчики. Завтра поступят в разные техникумы и всё, сердечные чувства заменятся новыми, более интересными, впечатлениями.
Анжелика была в светло-розовом атласном платьице, таком коротком и воздушном, что это делало её похожей на розовый колокольчик. Платье мы заказали у знакомой закройщицы, и оно обошлось нам очень даже недорого. А вот туфли. Белые лакированные туфли на каблуках и с огромными пряжками из искусственного жемчуга, они достались нам у перекупщика, и я отвалила за них изрядную сумму денег. Туфли были узкими и сильно жали Анжелике, но она стойко терпела ради красоты.
Ну ничего, пусть главная пара танцев закончится, и я ей тогда предложу босоножки. Я тихонько похлопала по сумочке — правильно, что прихватила незаметно из дома. Самые обычные, без каблучков, с чёрными старенькими ремешками. Зато удобные. А то, что чёрные, так ничего, при земле не особо и видно. Зато она сможет в них продержаться до утра. Потом ещё и спасибо скажет. А то в этих новых туфлях её надолго не хватит.
Я удовлетворённо хмыкнула и мысленно ещё раз похвалила себя.
Вот такая вот я молодец.
Я сегодня тоже приоделась. Причём неожиданно так, что привлекала завистливые взгляды мамаш выпускников, едва ли не больше, чем к самим выпускникам. А всё дело в том, что я вытащила платье из той, китайской клетчатой сумки, с которой я так неудачно угодила сюда, в 1992 год. Честно скажу, трогать ту сумку я не любила. Брала оттуда вещи лишь в случае самой крайней необходимости. Так что вещей там ещё было полно. Но это не от жадности, нет. Просто, когда я знала, что рядом со мной сумка с вещами из моего мира, я как бы оставалась сама собой. Где-то на дне души слабенько тлел уголёк надежды, что вот, вдруг я раз — и вернусь обратно, в свой мир, в тот день, когда я только вышла из дома и торопилась в родную «Пятёрочку» на работу.
Я возвращалась домой, уже было почти одиннадцать. Это молодёжи хорошо, им до утра гулять положено. А мне, в моём возрасте, встречать рассветы лучше в мягкой постельке. Хотя зачем я сама себе вру? В последнее время, а особенно после того, как я привезла Изабеллу, я помолодела. Причём довольно значительно.
Ушли большие морщины на лице, мелкая сеточка вокруг глаз и губ почти разгладилась. Уродливых пигментных пятен на руках и шее больше не видно. Так, есть ещё кое-что по мелочи, но я всегда была не идеальна. И главное — волосы. Изменилась структура волос, они стали упругими, живыми.
Так что сейчас я очень довольна собой и своим внешним видом. Если мне еще сбросить килограмм пять (а лучше восемь), то я буду прямо красотка-красотка.
Мои мысли прервал знакомый голос:
— Добрый вечер, Любовь Васильевна, — с лавочки поднялся… Игорь (!).
Честно говоря, я сильно удивилась:
— Игорь? Добрый вечер. А вы тут что…?
— Да, я вас жду.
— А что случилось? — перепугалась я. — Я на выпускном у Анжелики была. Могла же и до утра там оставаться.
— Да ничего особенного, не волнуйтесь. А ваши привычки я уже знаю. Вы бы точно до утра не остались бы. — махнул рукой Игорь и сел обратно на лавочку, — вы не будете возражать, если я закурю?
— Кури, конечно, — машинально ответила я и спохватилась, — постой. Ты же не куришь?
— Не курил, — кивнул Игорь и глубоко затянулся, — а вот теперь курю.
— Что произошло? — я уселась рядом на скамейку, — Рассказывай.
