Шнурпфейль забирает себе записку, записывает под диктовку имя и фамилию того, кто подписался буквой «Ф», и, культурно попрощавшись с присутствующими, выбирается из толпы балабонящих детей в направлении выхода.
Австрийский полицейский, прикорнувший в машине, испуганно вздрогнул, когда Шнурпфейль потряс его за плечо и, не вдаваясь в объяснения, потребовал трубку телефона, который имелся в машине. Конечно, было бы лучше сообщить новости у нее в кабинете. Но в таких делах с комиссаром Скурой шутки плохи. Так что — быстрота, результативность, профессионализм и, как всегда, исчерпывающая полнота в освещении вопроса.
Взяв трубку, полицей-обермейстер удаляется от машины, насколько позволяет длина спирального провода.
— Отставить прибамбасы в духе космического корабля «Энтерпрайз»! Говорите по делу!
3
— Юлия? Это ты?
— Ничего похожего, Шильф. А почему вы по телефону всегда отвечаете этим вопросом?
Над этим комиссар еще не задумывался. Вероятно, это просто в его натуре.
— А кто такая Юлия?
— Моя подруга. В минуту слабости я вам как-то о ней рассказывал.
— Ладно, раз так, значит, так! — У Риты Скуры прекрасное настроение. — Наверное, я тогда не поверила.
— Мне и самому-то порой не верится!
— Шутник! Я звоню, чтобы преподать вам урок.
— Отлично! — ворчливо говорит Шильф. — Перевернутый мир.
Для телефонных разговоров сейчас самый неподходящий момент. Акустика в этом круглом зале с высоким потолком как в соборе. Комиссар укрылся за колоннами галереи. Над головой у него куполообразный свод, расписанный изображениями созвездий зимнего неба. Внизу прохаживаются люди в ожидании сеанса. Они разглядывают витрины у стен или беседуют, собравшись группами. Когда позади здания проезжает поезд, пол под ногами вибрирует.
— Тема урока гласит: «Что чувствуешь, когда у тебя из-под носа выхватывают дело?»
— Ладно, начинайте!
— Вы знаете, кто привез в лагерь скаутов Лиама после так называемого похищения?
— Да.
— Вы блефуете.
— И не думаю!
Рита Скура вздыхает, втягивая воздух сквозь зубы. Звук такой, как будто с шорохом выдвигают крышку двойного дна. Разговор замирает, а хорошее настроение комиссара Скуры тем временем меняется на прямо противоположное.
— Ну так назовите, — произносит она наконец через силу.
— Оскар.
— С чего вы это взяли?
— С того, что это правда. А вы?
— Мои люди побывали в Гвиггене.
Комиссар невольно улыбается. Он знает, что роль Ритиных людей исполняет полицей-обермейстер Шнурпфейль в единственном числе.
— Из Гвиггена мне сообщили приметы этого человека. Они сходятся с фотографией, которую я нашла в письменном столе убийцы.
— С какой это стати, — резко спрашивает комиссар, — вы полезли в письменный стол Себастьяна?
— Домашний обыск, — говорит Рита. — Испытанный инструмент полицейского расследования.
— Господи прости! Зачем было мучить его этой ерундой?!
— Очень просто зачем, Шильф. Он убил человека.
— Он и так сделал признание.
— А я ищу мотив.
— Позвонили бы мне!
Испугавшись своего выкрика, Шильф ладонью прикрывает рот. Осторожно он наклоняется за балюстраду. Никто не смотрит вверх. Два человека, с которыми он хочет поговорить тогда, когда они не смогут от него убежать, остановились перед стеклянной витриной. В витрине находятся шары различной величины. Из каждого вырезан кусок пирамидальной формы, чтобы можно было рассмотреть их внутреннюю структуру, состоящую из разноцветных слоев.
— Я больше не звоню с вопросами, — говорит Рита, — только с ответами.
Отвернувшись от витрины, те двое, за кем наблюдает комиссар, исчезают из его поля зрения, скрывшись за Солнечной системой. Она висит в середине зала и вращается на железных тросах наподобие мобиля. Шильф с завистью думает о силе, направленной на поддержание порядка, которая удерживает планеты на их орбитах. Он посмотрел в Интернете про второй закон термодинамики. Мера хаоса неуклонно возрастает в системе, если этому процессу не противостоит другая сила, предполагающая затрату огромной энергии. А Шильфа, очевидно, не хватило даже на то, чтобы оградить Себастьяна от предпринятого Ритой обыска. Квартира сейчас, наверное, выглядит как после торнадо.
— По крайней мере, я рад, — говорит он в трубку, — что вы наконец в это поверили.
— Во что поверила?
Когда объекты наблюдения Шильфа останавливаются перед следующей витриной, направленный туда прожектор озаряет их белокурые головы сияющими венцами света. Два ангела, думает Шильф, шествующие по просторам Вселенной.
— Поверили наконец в шантаж.
— Ах это! — От веселой Риты не осталось уже и следа. Сейчас заговорила чиновница — холодная, бесчувственная и компетентная. — Очевидно, вы не вполне в курсе всех обстоятельств. Этот Оскар, доставивший похищенного в Гвигген, лучший друг Себастьяна.
— Сюжет для греческой трагедии, — говорит Шильф.
— Я называю это пособничеством при совершении убийства. Не так уж и глупо! Профессору нужно расправиться с соперником. Его друг инсценирует фиктивный шантаж. Гораздо лучше, чем какое-то шаткое алиби! Я с самого начала догадывалась, что тут речь идет о преступлении, совершенном по мотивам личного характера.
— И поэтому исходили из противоположного предположения, не так ли?
— Как бы там ни было, — говорит Рита, — преступление на основе личной неприязни — это супер! Преступление, основанное на личных мотивах, никак не связано с медицинским скандалом.
— Послушайте!
С трудом сдерживаемая паника так внезапно прорвалась в голосе комиссара, что Рита мгновенно замолкла. Шильф прислоняется лбом к колонне из песчаника и заставляет себя говорить тихо:
— Я согласен с вами, что такое возможно. Но клянусь вам, Рита, все было не так!
— Шильф…
— Была дурацкая ребяческая проделка, придуманная очень опасным мальчишкой. Была большая любовь. Теория множественных миров. И гениальный ход самого жестокого преступника из всех, какие только водятся здесь на земле, а именно — случая. Он так жесток, что я предпочитаю не верить в него.
— Комиссар Шильф, — говорит Рита, — вы сами-то себя слышите? Мальчишеская проделка? Большая любовь? Случай?
— Я все могу объяснить, — шепчет комиссар.
Маленький ангел протянул руку и проводит пальцем по строчкам информационного табло. Он что-то говорит. Большой кивает.
