и это заставляет меня думать, что мы определенно сможем осуществить это.
Это также заставляет меня желать, чтобы всех этих людей вокруг нас не было здесь. Я наклоняюсь и глубоко вдыхаю запах Рафаэля. Боже, он такой вкусный.
— Вам стоит попробовать это с апельсином—, — говорит он, подзывая официанта рукой. — Это придает немного другой вкус.
— Ты знаешь. если бы я не знал, я бы подумал, что ты пытаешься меня напоить. Я ухмыляюсь, затем хватаю его за рубашку на груди, потому что комната начала вращаться. Могут ли клубы вращаться?
— И зачем мне это делать, Веспетта? Рука Рафаэля обнимает меня за спину, притягивая ближе.
Он опускает голову и смотрит мне прямо в глаза, разговаривая по-итальянски с подошедшим к нам официантом. Почувствовав себя более устойчиво на ногах, я отпускаю рубашку Рафаэля, но кладу ладони прямо ему на грудь. Мне все еще нужен этот контакт, чтобы заземлить меня. Тепло его тела просачивается сквозь мягкую ткань графитово-серой рубашки на пуговицах, и меня поражает, что поверх нее он не носит свой обычный жилет и пиджак. Две верхние пуговицы его рубашки расстегнуты, галстук отсутствует, и это самая небрежная одежда, которую я когда-либо видел на публике.
— Не имею представления. Но я думаю, что да. От меня вырывается фырканье. — Вы замышляете, чтобы я снова совершил для вас темное дело, и вам нужно, чтобы я был в состоянии алкогольного опьянения, чтобы это произошло?–
— Может быть.–
— Я бы, ты знаешь. Я бы даже трезвый. Я бы отправил все чертовы контейнеры со всех чертовых танкеров мира в Китай, если бы ты меня попросил. Это привело бы к катастрофе международного судоходства, но я бы это сделал. Для тебя.–
Рафаэль просто продолжает наблюдать за мной. Почему его глаза снова грустные? Беспокоится ли он о том, что мой отец может с ним сделать, когда мы приедем в Чикаго? Он не должен быть таким. Я не скажу папе правду. Скажем ему, что мы с Рафаэлем встретились случайно. И после того, как я признаюсь папе, что влюблена, он поймет.
Официант возвращается и ставит на наш стол новую порцию текилы с ломтиком апельсина. Глядя Рафаэлю в глаза, я хватаю рюмку и выплескиваю жидкость, обжигающую горло.
— Ты забыла апельсин—, — говорит он, поднося ломтик цитруса к моему рту.
Мои губы смыкаются на кусочке апельсина и высасывают из кожуры острый сок. — Ты был прав. Это действительно вкуснее.
Глаза Рафаэля вспыхивают. Фрукт исчезает у меня изо рта, заменяясь его твердыми губами и языком. Они берут. Бренд. Поглоти меня.
Поднимаясь на цыпочки, я зарываюсь руками в его волосы, вытягивая темные пряди. Смесь вкусов взрывается в моих вкусовых рецепторах. Соль. Ему. Его виски. Ему. Апельсин. Ему. Ему. Ему.
Я чувствую легкое сжатие на своей талии, когда он поднимает меня и кладет на барный стул, не прерывая при этом нашего поцелуя. Его грубая ладонь скользит по внутренней стороне моего бедра, направляясь к более высоким местам. Я цепляюсь за его ногу своей. В моей голове кружится туман, как будто я парю, но я не уверен, то ли это из-за алкоголя, бушующего по моим венам, то ли из-за того, что пальцы Рафаэля скользят под мои трусики.
— Ты моя, Василиса, — рычит он мне в рот. — Ты всегда будешь моим, что бы ты ни решил.
Решать? Решить что? Способность формировать связную мысль исчезает, когда его пальцы проникают внутрь меня, проделывая те свои дьявольские трюки, которые заставляют меня забыть о существовании внешнего мира вообще. Его большой палец медленно и равномерно скользит по моему клитору, а два его пальца ласкают мои спазмирующие стенки. И из. Нежный. До безумия нежное давление.
Мое тело дрожит, дрожь усиливается с каждым толчком, приближая меня к забвению. Другая его рука мягко обхватывает мой подбородок, время от времени слегка сжимая, когда он разрушает мои губы. Множество ощущений ошеломляет. Я стону, теряясь в блаженстве.
Более. Я вонзаю ногти в кожу его затылка. Мне нужно больше. И он, кажется, это знает. Рафаэль прижимает большой палец к моему клитору и сгибает пальцы вверх внутри моего канала. И я. взорваться. Проходя по его мастерской руке.
— Я буду скучать по этому, Веспетта. Хриплый голос рядом с моим ухом кажется каким-то далеким.
Кажется, все вертится вокруг меня. Я обхватываю руками шею Рафаэля, позволяя своему телу прижаться к нему. Прекрасное чувство невесомости окружает меня, когда он берет меня на руки и несет. Куда мы идем, я не знаю. Мне все равно. Пока я с ним. Но свет резал мои глаза, поэтому я уткнулась лицом в изгиб его шеи. Музыка и голоса отдаляются.
— Сей быстро? — Голос Гвидо. Я не знал, что он здесь.
— Си. Инициамо, — отвечает Рафаэль, затем наклоняет голову так, что его рот касается моего уха. — Мне нужно подписать кое-какие документы, пока мы здесь. Это не займет много времени.
— Хорошо, — бормочу я.
Шаги по деревянному полу эхом разносятся вокруг нас, когда Рафаэль направляется к двери в конце узкого коридора. Гвидо держит ее открытой, позволяя нам пройти. Комната, в которую мы входим, пахнет старой бумагой и сигаретами. Несколько мужчин уже внутри, стоят вокруг с выражениями на лицах, которые я не могу прочесть. Посреди комнаты стоит письменный стол, за ним сидит пожилой мужчина в коричневом костюме, перед ним раскрыта массивная толстая красная книга.
Все еще держа меня на руках, Рафаэль садится на один из пустых стульев перед столом, следя за тем, чтобы я удобно расположилась у него на коленях. В комнате становится тихо, а затем начинает говорить старик напротив нас. Его мягкий голос и мелодичные итальянские слова уносят меня в эту спокойную пустоту, где реальность и страна грез сливаются воедино, оставляя у меня ощущение, будто я парю в теплых потоках воздуха.
Черт возьми, мне следовало остановиться после второй порции текилы. Я потеряю сознание посреди встречи с Рафаэлем. Что, если у меня потекут слюни? Мужчина продолжает говорить, но теперь кажется, что он уплывает далеко-далеко. Я настолько растерялся, что на мгновение мне показалось, что он произнес мое имя. Однако это не имеет смысла. Я его не знаю. Я прижимаюсь ближе к Рафаэлю, уткнувшись носом в его шею и вдыхая его запах.
— Веспетта. Дыхание Рафаэля обдувает мои уши. — Мне нужно, чтобы ты сказал — да.
— Да, — бормочу я.
Мои веки кажутся такими тяжелыми. Разговор продолжается. Затем раздается шарканье и шорох, когда люди подходят к столу. Кажется, они что-то подписывают. Должно
