Целую мокрые складки Евы и дотрагиваюсь языком туда, где сосредоточены все самые насыщенные ощущения. Хныканье − как услада для ушей. Я ненасытно ласкаю ее, делая Еву катастрофически влажной. Она издает надрывный стон, опустив локоть, другая рука остается в моих волосах, вздыбливая их.
– Боже, пожалуйста… Лукас!
Она извивается, неистовствует, стонет громче и громче. Всхлипывает и кричит. Сбрасывает мой гаджет на пол, из него продолжает неизменно звучать очередной соул-трек. Мои пальцы внутри Евы и мой язык на ее клиторе сложили исступленный, мятежный тандем, который доводит лежащую на столешнице крошку… раз, два, три, четыре… до интенсивного оргазма! Она хлеще цепляется в пряди на моей голове, протяжно выкрикнув мое имя.
Я стремглав поднимаюсь, не давая ей времени на передышку. Она резко вздыхает, потому что я переворачиваю любимое тело на живот и, поддев за бедра, располагаю их вблизи от своих. Опрометью вхожу в нее. Ева кричит. Возможно, что от боли. С дьявольской, беспредельной скоростью я двигаюсь в ее киске. По-черному вбиваюсь в ее лоно, как ненормальный. Притягиваю Еву к себе за потерявшие первоначальный вид локоны. Прикладываю спиной к своей груди. Мы несколько секунд переводим дух, замедляясь в темпе, но потом я возобновляю заданный сатанинский ритм.
– Скажи, – приказываю.
Она знает, о чем я.
– Скажи, сейчас… скажи.
Собственные стоны, бьющиеся в области гортани, душат.
– Скажи же!.. – с придыханием тяну мочку ее ушка. – Как же я люблю тебя…
– Я тебя тоже, – всхлипывает, схватившись за мою руку на ее точеной талии.
– Нет, не это! – рычу, сжимая в объятиях.
Ей, помню, нравится, когда я демонстрирую свою мощь. Свое физическое превосходство над ней.
– Я… – начинает, еле дыша.
Ради этого понижаю уровень беспощадности.
– Я принадлежу… Я принадлежу Лукасу Блэнкеншипу! – с ее аппетитных губ срывается глухой стон. – Принадлежу тебе… – обернувшись, отчаянным взглядом исследует мое лицо.
Правой ладонью обводит татуировку на моем левом плече, спускается ниже, к бицепсу. Я целую ее нежно и долго, перевожу внимание после к лиловым скулам. Просто провожу по ним губами, по задней части шеи, вдыхаю клубничный аромат шампуня в ее волосах. Любить Еву − волшебно.
– Умница, – на ухо одобрительно, тихо-тихо. – Моя умница.
Задержавшись еще немного в подобном усыпляющем ритме, я медленно переключаюсь на другой − лихорадочный и ураганный. Спустя минуту Ева падает вперед на раскрытые ладони. Оставаясь в таком положении, она терпит серию безбожных, бесчеловечных толчков. Мадэри точно соврет, если скажет, что этот зверский, лютый ритм ей не нравится. Я завожу назад голову. Вместе с темпом, применяемым мною, нарастает и наше с Евой дыхание. Наши стоны становятся громче и чувственней.
– Вот черт, черт! – Я себя уже совсем не контролирую.
Узкая трепещущая плоть итальянки сжимается вокруг пульсирующего члена. Она кончает снова. Только в этот раз − одновременно со мной. Я сгибаюсь над Евой, обнимая ее так же сзади. Осыпаю короткими поцелуями красивые изгибы спины. И не выхожу из нее, даже когда дыхание пришло в норму у нас обоих.
Я не могу и не хочу.
****
В самом начале среды конструктивный ЕВРО полон снующих в разные стороны «белых воротничков». Вообще-то, и мне следовало быть уже одетым, с начищенными ботинками и папкой для бумаг под рукой. Я бы не взял машину. Наверное. Прогулялся до ближайшей кофейни, заказал бы двойной эспрессо и зашагал в сторону метро, чтобы доехать до университета. Но все сложилось так, что в кровати в моем новом жилище спит горячо любимая девушка. А она проснется и захочет есть. В холодильнике нет ни-че-го. Поэтому занятия на сегодня отменяются, я вышел на улицу, задавшись целью бежать в сторону супермаркета. Толстовка, спортивные штаны и кроссовки для бега мне в этом посодействуют. Я прибавляю звук в наушниках, песня «Raging» воспроизводится в пятый раз. В айподе великое множество треков на любой вкус, но я, сохраняя небольшую скорость, зациклился именно на этом.
«Звони мне всякий раз, когда видишь молнию.
Не оставайся в одиночестве, ты всегда можешь найти меня.
Между нами разгорелась безумная любовь.
Мы затерялись среди миллиона переменчивых лиц.
Наши чувства продолжают меняться каждый день.
Между нами разгорелась безумная любовь».
Пробегая мимо обелиска Маркони на улице Христофора Колумба, я вспоминаю, что Ева мне однажды сказала, каким считают ЕВРО сами итальянцы: не римским местом. Я знаю, что данный район был спроектирован во времена фашистского режима. Да и здесь, правда, нет ни единого отпечатка Италии − суровые неприметные высотки, стройные ряды деревьев. Зато практично, а клубов и баров хватает. В ЭУРе есть свой плюс − даже в сезон сюда почти не заглядывают туристы.
Могучие угловые колонны провожают меня, когда я сворачиваю на другую улицу. Парк с искусственным малогабаритным озером все еще бережет зиму, которая почти что подошла к концу. Блеклые деревья утратили яркость зеленых отливов. Кое-где лежит редкий снег, выпавший за ночь. Он еще не успел целиком растаять, но февральское солнце, выступившее за горизонтом, обещает согреть Рим и справиться с результатами холодной поры.
«Заселившись в отель,
Я почувствовал одиночество, признаюсь, для меня это непривычно,
Из-за этого я и просыпаюсь по три раза за ночь.
Поговорил с незнакомкой, но не узнал ничего нового.
Она умеет улыбаться, но не так, как ты.
Так что всю ночь мне приходится ждать тебя.
Я знаю, ты ужасно не хочешь этого,
И я не хочу также сильно, как и ты.
Но если ты сможешь выдержать это, то и я выдержу,
Выдержу всё это ради тебя».
Я возвращаюсь обратно по другой дороге, через Дворец администрации.*1* У «Квадратного Колизея»*2* поворачиваю налево, к пешеходному переходу. Как всегда, много-много машин припарковано до самого фонтана. Заходя в только что открывшийся гастроном, я понимаю, что сколько бы ЭУР ни называли «неримским», наименование самой главной улицы здесь самое что ни на есть итальянское − Viale Della Civilta Del Lavoro.*3*
Я снял апартаменты не так далеко оттуда. В новоиспеченном охраняемом квартале несколько домов, похожих на мой − коробки из алюминиевого стекла и высокого фундамента, в моем случае – еще и нагревающимися полами. Хай-тек в интерьере меня вполне устраивает. Надеюсь, что Еву тоже.
Она уже не спит, когда возвращаюсь. Я понимаю это по включенной на первом этаже плазме, по раздающимся на втором этаже шагам. Поднимаю глаза кверху, когда Мадэри выбегает из крайней комнаты в моей белой рубашке − я был в ней вчера на вечеринке, − и мне так нравится, что она надела ее… Такая хорошенькая, еще чуть сонная, с растрепанными волосами, достигающими поясницы. Широко улыбаюсь ей, свесившейся с перил. Неугомонная итальянка раскатисто смеется:
