— Что значит «растерялся»? — не понял Шаравин.
— Спросите чего полегче. Причем у него.
— Просто я хочу порассуждать вслух. Если он пришел к даме в бронежилете, значит, он ожидал такого нападения? Тем более она просила о защите? Если пули попали Рощину в грудь, а не в спину, значит, он видел стрелявшего?
— Верно… Я и спросил об этом. Это вы найдете в том же протоколе. Говорит, не ожидал.
— Надеюсь, вы в курсе, что после попадания пуль в бронежилет на теле остаются кровоподтеки?
— Они у него были, — уже нетерпеливо сказал Озеров. — У вас нет времени читать протокол?
— Я спрашиваю о ваших личных впечатлениях о его поведении… — извиняющимся тоном сказал Шаравин. — В протоколе это не отражается.
— Я, конечно, не замерял месторасположение кровоподтеков с точностью до миллиметра, но на глаз они находились именно там, где и следовало ожидать. То есть вряд возможно такое совпадение, будто он получил их часом раньше во время драки именно в этом месте. Здесь он чист.
— Это точно. Я в подобных случаях всегда задаюсь вопросом: зачем столь безупречное алиби столь честному человеку? — вздохнул Шаравин. — Или зачем эти безукоризненные отмазки? Ладно! — Он встал с места. — Не буду вас больше отвлекать от дела. У меня нет больше вопросов. Спасибо за помощь.
— Фотографию не забудьте вернуть… — Озеров пододвинул к нему целлофановый пакет. — И дайте мне ваш телефон, чтобы связаться в случае возникновения новых обстоятельств.
Когда Шаравин вернулся в прокуратуру, там уже сидел прилетевший из Воронежа Денис Грязнов.
— Тебя ждем. — Турецкий кивнул Шаравину и указал на стул, после того как тот обменялся приветствиями с Денисом. — Интересные вещи он тут рассказывает.
— Климова я нашел быстро, — сказал Грязнов. — Его показали по телевизору, и потому его многие там знают. Он рассказал мне следующее. Оказывается, пленных было всего пятнадцать человек. Климов в плен попал еще в девяносто пятом году и потому немного понимает по-чеченски. Он не раз там видел
Ансара Худоева, которого Забельский знает с восемьдесят восьмого года и о ком упоминал Олег в своей статье. Говорит, он там был главным. Именно он отбирал из пятнадцати этих пятерых, которых следовало выкупить…
— Ансар Худоев? — переспросил Турецкий, переглянувшись с Шаравиным. — Он так его и назвал?
— Да, — подтвердил Денис. — Именно так и назвал. Здесь важно, по какому критерию шел отбор. Брали только тех, у кого есть матери-одиночки. И кто живет недалеко от Москвы. Полтора-два часа лета. Был там один сирота по фамилии Сазонов. Климов его хорошо знал: говорит, его мать умерла, когда сын попал в плен, так его забраковали. Еще им предлагалось принять ислам… Климов понял это так: когда отбор закончился, остальных пустили в расход, как бесполезных и никому не нужных. Ансар велел отвести их подальше, чтоб не беспокоить жителей села… И еще. Когда они подлетали к Москве, ему и другим ребятам велели молчать об этих подробностях. Мол, скажите спасибо, что вас освободили. Благодарите господина Забельского, это он за вас заплатил. Но он все равно решил не отмалчиваться… — Он замолчал, сжал кулаки, ударил по столу. — Сволочи… — Денис встал и прошелся по кабинету.
— За тобой там не было слежки? — спросил Турецкий после паузы.
— Нет, на этот раз я ничего такого не почувствовал… Хотя постоянно там присматривался и оглядывался. И тут же улетел в Москву.
— И как ты сам объясняешь подобный отбор? — спросил у Дениса Турецкий после очередного продолжительного молчания.
— На мой взгляд, они опять спешили.
— Кто «они»? Забельский? — почти в один голос спросили Шаравин и Турецкий.
— И те, и другие. Им нужно было срочно продать
Забельскому этих ребят. Но не для их освобождения из плена, как вы понимаете. А для нашей впечатлительной общественности обязательно нужно, чтобы сыновей встретили обрадованные матери, у которых никого больше на свете нет. И чтобы на всю страну показали их слезы признательной благодарности к благодетелю. Для этого нет лучше матерей-одиночек.
— Тебе самому здесь все понятно?
— Трудно сказать. Климов еще рассказал много интересного. После Хасавюрта он вместе с другими русскими рабами работал на прокладке трубопровода в сторону грузинской границы. И не раз видел там Ансара, который всем там распоряжался. Время от времени работы прекращались, не хватало средств, но не на зарплату, как вы понимаете, а на трубы и оборудование для насосных станций. Потом деньги появлялись, и работы продолжались. Когда снова началась война, стали покупать новейшее оружие. Я спросил у Климова, может ли он назвать по датам, когда это происходило? Он назвал по памяти. Я потом в самолете прикинул: получается, трубы, а потом оружие появлялись после того, как Забельский встречал на аэродроме очередного выкупленного им пленного.
— Как ты думаешь, этот Климов готов дать такие же показания под протокол? — спросил Турецкий.
— Думаю, да. Ему очень хочется с ними поквитаться. И потому он охотно и с подробностями обо всем рассказывал.
— Спасибо… — поблагодарил Турецкий.
Колобов уже собирался ехать в «заимку», где отдыхал Михаил Рощин, когда ему позвонил Всеволод Муромов из службы охраны.
— Федор Андреевич, этот Грязнов из «Глории» вчера вечером вернулся из своего пансионата в Карелии, причем раньше времени.
— Да? А ты знаешь, что его там вообще не было?
— Не понял… Как такое может быть? Терентьев утверждает: своими глазами видел, как он садился в поезд…
— Верно, садился, — хмыкнул Колобов. — А потом из него вылез на ближайшей станции. И с тех пор его не видели.
— Получается, он знает, что его пасли? — озадаченно пробормотал Муромов.
— Спроси что-нибудь полегче. А сейчас извини. Мне надо срочно ехать.
Отключив сотовый, Колобов прошелся по кабинету. Кажется, до прямого столкновения с прокуратурой осталось совсем немного. Мало того что они ведут дело по убийству Бородина. Они еще затребовали дело на Рощина. Вчера выяснилось, что они же сделали запрос на телефонный узел: на каком основании прослушивались разговоры Сивцовой с сестрой перед ее гибелью… Уже обложили со всех сторон. Поэтому надо бы поспешить. Надо их снова опередить, чтобы прийти первыми к финишу. А победителей не судят.
Только он собрался уходить, позвонил Агеев:
— Федя, срочно бросай все и заезжай ко мне в «контору»! Есть неотложный разговор.
Колобов появился у бывшего подчиненного ровно через сорок минут.
— Что опять стряслось? — спросил он, ответив на рукопожатие.
Агеев достал из бара початую бутылку армянского, пять звездочек, коньяка, вопросительно посмотрел на бывшего начальника.
— Налить?
Колобов кивнул, показал полпальца.
