Живодер плясал на столе, показывая, как колыхалась почва под ногами, вскидывал руки и громыхал голосом.
— И снова Дану слепила новых людей, но на сей раз Домну не оделяла божественной силой сразу и каждого, а давала ее по чуть-чуть и лишь самым достойным. А чтобы облегчить путь людям, она прислала на землю своих первых детищ — фоморов, забрав у них разум. С безмозглой тварью справится легче, чем с умной. Твари разучились думать, разучились сражаться оружием, позабыли про строй и командиров, расползлись и разбежались по всем землям и морям, чтобы каждый из людей, у кого есть мужество и сила, мог получить поцелуй Домну.
Манвин не выдержал, вскочил и завопил, тыкая палкой-посохом в Живодера. Его слова я понял и без помощи Леофсуна. Он кричал, что это ложь, выдуманная поклонниками Домну, что за такое Живодеру надо отрезать руки и ноги и закопать под корнями дуба живьем.
Мы не вмешивались в ссору бриттов. Во-первых, за этим было весело смотреть, а во-вторых, мы-то знали, что и слова Манвина, и слова Живодера — полная чушь. Есть Скирир, Фомрир, Мамир, и на их стороне сила, а Домну и Дану — всего лишь слабые боги бриттов. Хотя если помнить, что Домну — это и есть Бездна…
— И долгие годы бритты были сильны и отважны. Каждый знал, что должен стать сильнее и передать силу детям, чтобы встретить врага и остановить его здесь. А такие гнойники, как ты, испортили бриттов: поклонялись Дану, забыв про Домну, придумали, что поцелуй Домну — это зло, молились старым дубам! В деревнях бриттов почти не стало поцелованных, мужики слабели, женщины мерли в родах. Ярлы загребали силу под себя, не желали делиться ей с остальными, потому и выдумали этот вздор! Хотели, чтоб свободные люди молча пахали землю и боялись голову поднять супротив господ!
Живодер спрыгнул со стола, придвинулся к Манвину чуть ли не вплотную и забрызгал яростной слюной ему лицо.
— Потому норды так легко захватили наши земли! Потому они трахают наших женщин! Убивают наших детей! Они не боятся быть сильными. И я рад! Да, я, Живодер, счастлив, что так вышло! Ведь Домну плевать, кто защитит землю от врагов: бритты, норды или даже дикие малахи! А ты, жирный ублюдок, не постыдился: получил поцелуй Домну, чтоб не сдохнуть в лесах, а сам продолжаешь хулить ее перед всеми!
Этот бритт явно был не в своем уме, но его слова многое объясняли. Я не удержался и подлил масла в огонь:
— Леофсун, спроси у Живодера, что он думает насчет веры в бога-Солнце.
Я ожидал еще одной вспышки ярости, но Живодер разом переменился, затих, повернулся ко мне и покачал пальцем.
— Это очень хитрые люди! Они учат, что надо быть слабым и жалким, надо болеть и умирать, надо кланяться и молиться. Но их жрецы сильны! Когда-нибудь их воины придут в эти земли и убьют всех! Как знать, может, они и есть те враги, которые приснились Домну.
И вдруг расхохотался.
— Конечно, нет! Они же тоже люди, хоть и забывшие про Домну. Настоящие враги пока не видны. Но когда придут, они не будут походить ни на фоморов, ни на людей.
После этого вечера Манвин ни разу больше не заговорил о богах. Живодер победил старика. Ульверы посмеялись и забыли о бриттской стычке, а я никак не мог выкинуть слова Живодера из головы. Наши боги тоже вышли из тварей: из морских и земных, тоже создали людей и наделяли их частичкой божественной силы. Только мамировы жрецы говорили, что мы должны стать сильнее, чтобы уничтожить тварей, порожденных Бездной. А полоумный бритт сказал, что это твари нам даны, чтобы мы росли в рунах, а подлинный враг ждет впереди.
Все это было слишком сложно и запутанно. Я твердо знал, что моя вера истинна. И не целовала меня никакая Домну, это Фомрир одарил благодатью. Но от рассказа бритта у меня захолонуло сердце и внутри живота словно дыра появилась. Я даже подходил к Альрику и спрашивал, что он думает о вере бриттов, но хёвдинга больше волновало, как прокормить прибывшую ораву.
— Вера рабов! Нечего там думать, — вот и всё, что он ответил.
А мне вспоминались слова Ящерицы. При последней нашей встрече он кричал, что все наши боги — не боги вовсе, что мы поклоняемся обычным людям, которые сумели перешагнуть за двадцатую руну. И будто чем больше у человека рун, тем ближе он становится к Бездне. В нашей вере было не так, но бриттская вера в изложении Живодера говорила именно об этом. Я все еще считал веру в бога-Солнце глупой и нелепой, но сомнения уже начали изводить меня.
Вскоре стало не до верований бриттов. Вернулся Фарлей, привел еще два десятка бриттов, но поплоше, чем прежние: заморенные, голодные, самые сильные — на второй руне. Они даже не попытались повздорить с нами, силенок не хватило. Среди них были две девки. На возмущение Альрика Фарлей ответил, что в тех домах парней уж не осталось, пусть хоть девки подучатся да сил наберутся. Хевдинг в сердцах бросил, что отдаст их Аднтрудюру, но потом передумал и поручил девок Стейну: пусть хоть стрелять из лука да охотиться наловчатся. А девки рады были уж и тому, что сразу в постель не пристроили да накормили от пуза. Было видно, что далеко им не то, что до Дагны Сильной, но даже до моей названной сестренки Ингрид. Не было в них цепкости и жажды стать лучшими. Впрочем, такое и не у каждого парня встретишь, потому не так много высокорунных по миру ходит.
Надолго Фарлей остаться не мог, потому вскоре после возвращения собрался в обратный путь, а вместе с ним уходил и Эгиль. Коту мы надавали множество поручений: он должен был узнать и кто сжег домик Хрокра, и как подловить Скирикра, и как вызволить Херлифа, если вдруг станет совсем опасно. Некоторые из них были даны Эгилю раньше, но тот, видимо, больше интересовался своей вдовушкой. Впрочем, Фарлей тоже не смог разыскать поджигателя, лишь назвал имя Крыса, который забрал мой топор.
— Это Эйвинд, двоюродный брат жены конунга Харальда, — рассказывал Фарлей. — Его не любят ни среди конунговых людей, ни среди прочих горожан. У бриттов Сторборга есть проклятье: «да чтобы тебя Эйвинд Хорек купил».
Хорек! Больно громкое прозвище для такого человека. Крыс он.
— А рабов он покупает часто, особенно молоденьких девок, хотя вообще не больно любит за что-то платить. Он потому и про топор сказал, что глянулся. Серебро бы Харальду пошло, а топор конунг отбирать не станет. Так-то Эйвинда не так сложно подловить. Он часто ездит в свою землю, где у него и дом с семьей, и пара деревенек, но он никогда один не ходит, берет с собой от пяти до десяти хускарлов.
Альрик косо глянул на Эгиля:
— Видишь, как вызнавать надо?
— Так то бритт. На раба разве кто глядеть будет?
— А тебе что, руны мешают? — разозлился я. — Как бритт может незаметно пробраться в конунгов двор, к тому же такой рыжий, как Фарлей? А ты мог бы наняться в дружину Харальда!
Теперь затея Херлифа казалась мне не такой уж и странной. Ведь и впрямь так проще: если лиса прикинется собакой, так она и в курятник сможет пробраться.
— Не надо наниматься, — успокоил Эгиля Альрик. — Живи у вдовушки, заводи друзей, ходи в трактиры, слушай, о чем говорят. Скирикр, судя по всему, ищет славы, так что про него несложно будет узнать.
