– задумалась красавица.
– Сама подумай. Тебя ничего не смутило? Я поговорил с автором!
– Да ты и так с ним давно общаешься, – фыркнула девушка.
– Нет, Астролябия, ты не поняла. Я угрожал ему физически, припер к стенке!
– Что это значит? – с девушки, наконец, сошла спесь, и она снова плюхнулась на стул без сил.
– Наше положение еще хуже, – Серетун примостился рядом. – Дима тоже персонаж.
– Откуда ты знаешь? – в голосе Астролябии читался неподдельный испуг.
– Ну сама посуди, – волшебник взял себя в руки и перестал кричать. – Во-первых, он слишком спокойно отреагировал на меня. Представь себе – вот сидишь ты, пишешь, никого не трогаешь, и тут персонаж начинает разговаривать с тобой. Что бы ты сделала?
– Наверное, испугалась бы, – предположила красавица.
– Правильно, – ответил чародей. – А этот паршивец и бровью не повел. Только сильнее стал пытаться меня убить.
– Вот негодник, – вздохнула девушка.
– Это мягко сказано, – согласился Серетун. – Сейчас я попросил его вписать себя в книгу. Любой нормальный человек уже обратился бы к психиатру, несмотря на то, что в рейсе. А он покорно выполнил мою просьбу и очутился здесь. Я к нему прикасался, чувствовал его дыхание на щеке.
– Давай без романтических подробностей, – усмехнулась красавица.
– Все тебе шуточки, – обиделся волшебник. – Короче, я пришел к выводу, что не может так быть в реальном мире. Или он тоже персонаж чьей-то книги, или я ничего не смыслю в этой жизни.
Закончив пламенную речь, Серетун скрестил руки на груди и надулся.
– Если это правда, то зачем вообще куда-то идти, к чему-то стремиться, – Астролябия почувствовала, как опускаются руки. – Когда мы были просто персонажами, а не книгой в книге, то могли надеяться на призрачный шанс, что нас допишут и отстанут. Думали – сейчас заживем. А если Дима – такой же, как мы, то смысл напрягаться. Он допишет про нас, кто-то допишет про него – и все, можно с чистым сердцем умереть.
– Ты еще максималистка, – волшебник снова по-отечески обнял красавицу. Не стоило вообще поднимать эту тему. Теперь Серетун это понимал и начал успокаивать Астролябию. – Любой мир, если в него, конечно, верят, имеет право на жизнь. Ученые давно бьются над загадкой появления Вселенной. Говорят, материя не могла существовать всегда, но из ниоткуда она тоже не могла прийти. Парадокс мироздания. Нам будто намекают, что материи в привычном смысле нет. Все, что ты видишь вокруг, все, из чего ты сама сделана – лишь ткань повествования. Нить за нитью, Дима создал нас, как единый сюжет. Ошибок много, дыр – тем более, но мы живы, а значит – он в нас верит. И не так уж важно, кто он такой. Если он есть и пишет нас, то в него тоже верят. А значит, мы будем живы, пока сами не утратим желание. Даже после того, как нас допишут.
– Хорошие слова, – тихо сказала Астролябия. – Вдохновляющие. Совсем не сочетается с истерикой, которую ты мне только что закатил.
– Вот вредная, – Серетун мягко шлепнул девушку по колену. – Вспылил, каюсь. Только Алуфтия все равно надо вернуть.
– Я не знаю, как, – честно сказала красавица.
– Ты вырезала его из ткани, и теперь там дыра, – многозначительно произнес волшебник. – Что мы делаем в этом случае?
– Ставим заплатку, – ответила Астролябия.
– Вперед, – с улыбкой сказал волшебник. Сила силой, а голова на плечах тоже нужна.
– Так и сказал – не убивать его? – Майк изумленно смотрел на меня.
– Каково, а? – выразительно спросил я. – Собственный персонаж грозился меня придушить.
– Мне кажется, у тебя все равно есть преимущество, – растягивая слова, проговорил кадет. – Такое огромное, что против него не попрешь.
– Какое же, родной? – саркастично поинтересовался я. – Мне четко дали понять, что я могу потерять книгу навсегда.
– Да, конечно, – согласился мьянмарец. – Но ты ведь сам автор, и тебя в книге сейчас нет. Как же тебя можно придушить там, если ты здесь?
– А что, – я задумчиво приложил руку к лицу. – Это действительно верная мысль. Наобещать я мог все, что угодно, а вот выполнять не обязан. Кто тут начальник, в конце концов?
– Воспитываешь кадета? Эт правильно, – одобрительно сказал капитан по-русски, бесшумно поднявшись на мостик.
– Не надо его воспитывать, – ответил я. – Золотой человек, ей-богу. Еще и буддист.
– Та ладно, – удивился капитан. – И что рассказывает?
– Что расскажешь про свою религию? – обратился я к Майку по-английски. – Вон, мастер интересуется.
– Это, скорее, философское учение, – важно сказал кадет, воздев палец вверх.
– Да я просто так спросил, – надулся Антон Сергеевич. – Для поддержания беседы. Не так уж это интересно.
– Кому что, – многозначительно ответил я.
