кишащие боевиками, одному было сродни особенно изощренному способу самоубийства), то судьба Рока была в ее руках, и отпускать японца она не собиралась.
Потом было возвращение, томительное ожидание, почти отчаяние, когда Артур не появился в назначенный срок. Жесткое противостояние с Датчем, и море облегчения, когда Токарева все-таки удалось выцепить лучом прожектора, из-за сплошной стены деревьев. Нет, ей не хотелось броситься ему на шею, когда он все-таки перелез через борт Лагуны, наоборот, больше всего на свете Реви хотела пристрелить этого сумасброда. Но она сдержалась, наслаждаясь осознанием того, что еще успеет это сделать.
А потом был роман Артура и Эды, о котором не знал разве что… да все знали. До самой распоследней дворняги в самом грязном из переулков Роанопура. Честно говоря, к этой новости Реви отнеслась довольно равнодушно, особой ревности к лучшей подруге Двурукая не ощущала...
...Пока та, во время очередной их совместной попойки, не завела разговор об отношениях. Спрашивала про Рока, смеялась… а потом начала сравнивать. Сравнивать Артура (ее Артура!) с другими. С теми, с кем спала, до и после. Такое и раньше случалось - в конце концов, обычные бабские разговоры за бутылкой спиртного еще никто не отменял. Но почему-то именно это сравнение взбесило Двурукую:
- Знаешь, в чем твоя проблема, подруга, - заявила Ребекка, наливая себе полный стакан. Долила до краев, подняла взгляд на монахиню, заглянула той в глаза. - В том, что ты пытаешься рассуждать о том, чего не до конца понимаешь.
- Оп-па, - слегка захмелевшим голосом, в котором послышались нотки удивления, отозвалась Эда. - Это вот что за говно сейчас было?… Если ты настроилась на философские разговоры, предупреждаю: я еще недостаточно пьяна для этого.
- Не “говно”, но истина, - спокойно ответила Реви, опрокидывая содержимое стакана в горло. - Вот ты рассуждаешь о парнях, с которыми спишь, но… никто-то, по сути, из них тебя по-настоящему не любит. И, соответственно, по настоящему, никто и не старается сделать тебя счастливой. Все твои рассуждения о том, кто “лучше” - это рассуждения о подделках.
Эда заморгала. Двурукая удивлялась сама себе, алкоголь развязал ей язык, и обычная маска холодной безбашенности дала трещину. Впервые за многие месяцы из-под Реви-убийцы выглянул кто-то другой. Та, которая способна рассуждать не только о пушках, выпивке или бабле. Настоящая Реви. Живая.
Обычно, чтобы вытянуть ее из-под маски требовалось куда больше времени. И куда больше алкоголя.
- Таки-так, - хмель стремительно уходил из глаз монашки. - Интересные вещи ты стала говорить, подруга.
- Скажешь, что я не права?
- Ну, черт его знает, - Эда тоже налила себе. Выпили. Вместе. - О! Помнишь, я тебе про Артура Токарева рассказывала? Вы ведь с ним знакомы?
Двурукая вздрогнула, бросила на подругу недовольный взгляд:
- Ну?
- Так вот, - Эда откинулась на спинку стула, довольная собой, - он мне, между прочим, в любви признался. Так что с его стороны - не подделка.
- Врал, - в голосе Реви было столько уверенности, что Эда поперхнулась ромом.
- Кхе-кхе… С чего бы?
- Просто прими это. Он врал. Не любит он тебя.
- Нихрена! - монашка даже разозлилась. - Ты уж поверь, я получше тебя умею определять ложь. Не врал он.
- В этот раз ошиблась, - тоже повысила голос Реви. - Не любит!
- Почему?!
- Потому что меня он любит, ясно?! - выпалила Ребекка, прежде чем успела прикусить язык.
- Вот как? - после довольно длительной паузы, произнесла Эда, снова откидываясь на спинку стула, и глядя на подругу насмешливым взглядом. - А я-то думала, что ты по Року сохнешь.
Реви смутилась. Налила себе еще, но пить не стала, задумчиво покручивая маленькую рюмку в ладонях.
- Они одинаковые, - наконец, произнесла она. - Рок и Артур. Одинаковые… ну, почти.
Эда недоверчиво глядела на подругу, и на ее лице был написано что-то вроде: “Что ты несешь, дура?”.
- Шутишь? - наконец, выдохнула монахиня. - Рок - добрый, отзывчивый, умный, тихий пацифист. Артур же - злой, саркастичный, самовлюбленный торговец оружием. Они не одинаковы, они даже не похожи!
- Нет, - Реви покачала головой. - Ты не поняла. Они, может, и не похожи внешне и внутренне, но… одинаковые. Их суть одинакова. Это можно почувствовать.
- Пф-ф-ф, - Эда махнула рукой, налила себе очередную рюмку, лихо глотнула, стукнула дном стакана об их импровизированный стол. - Неважно… Все равно, как бы ты их не чувствовала... двоих тебе многовато будет. Забирай себе своего Рока!
- А Артура не трогать? - насмешливо усмехнулась Двурукая.
- Да плевать мне на Артура, - надулась Эда. - На всех плевать. Козлы они все… Вот Артур тот же. Признался в любви, красивые цацки дарил… а вот уже неделю, как в Роанопуре, хоть бы раз зашел!
- Ты спала с его подчиненным! Сама же рассказывала!
- И? Что с того? Я ж не говорила ему, что буду верна. А подчиненный у него очень удачно под руку подвернулся…
- Под ногу, - хохотнула Реви. - Или под то, что у тебя между ног.
- “Ха-ха”, - саркастично изобразила смешок Эда. - Очень смешно.
Ребекка хмыкнула. Налили еще. Выпили.
- Все равно он тебя не любит, - вдруг выдала Реви.
- Слушай, ты меня че-то бесишь сегодня, - угрожающе зарычала монахиня. - До этого момента мне было реально плевать. А вот теперь я уже хочу тебе доказать, что у него ко мне что-то есть.
- Ха! Доказывай, кому хочешь! - рассерженной кошкой зашипела Двурукая.
- Пф-ф! И докажу! - в тон ей отвечала Эда.
- Ну, давай, попробуй!
- А ты подай сюда своего Артура, так сразу и докажу?! Или побежишь искать своего ненаглядного по всему Роанопуру? - несмотря на накал, девушки голоса не повышали, и по церкви разносилось лишь едва слышное шипение.
Вдруг Реви почувствовала… сдвиг. Ее тело, будто, переключилось на другой режим работы: сердцебиение участилось, губы мгновенно высохли, взгляд повлажнел. Девушка сделала глубокий, судорожный вздох, чтобы успокоиться, и зашарила глазами вокруг. Почти сразу увидела Артура, притаившегося в дверях, и явно собирающегося уходить. Реви понадобилась секунда, чтобы поднять руку, и указать на парня, выдавая его с головой:
- О!
Эда, кажется, удивилась, увидев Артура, стоящего в дверях. Но быстро взяла ситуацию под контроль, заставив Токарева подойти. А инициатива усадить его рядом с собой принадлежала уже самой
