Но сейчас все это не имело значения. Авалон пробежал через огромную залу, глядя только на Главную лестницу впереди. Как здорово снова бегать. Как здорово, когда тебе снова двадцать два. Он добрался до лестницы и взбежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки наперегонки с Костехвостом и интуитивно направляя вниз рукоять висевшего на поясе меча Фебриона, чтобы приподнять ножны и не зацепить их кончиком ступени. И когда только адаптивное игровое управление успело стать настолько сложным?
Костехвост рывком оказался на площадке, финишировав первым. Но лишь с небольшим преимуществом. Оставалась еще одна распашная дверь, за которой могло оказаться две разные комнаты. Первая – большая приемная, куда мог войти каждый. Вторая – библиотека Верховного чародея, библиотека Питера, которая не существовала, пока тебя в нее не пропускали. Франсис, как всегда, помедлил в сомнениях, положив руки на две большие дверные ручки в виде фениксов и гадая, не будет ли этот раз первым, когда библиотеки не окажется там, где положено. Потом распахнул створки.
Библиотека на самом деле была не комнатой – скорее пространством. Идеальным кубом с гранями по десять широких шагов. Напротив двери висела огромная карта Салании с комментариями. Она была точно такой же, как нарисованная Питером, – за тем лишь исключением, что в бухте Маридорн плескались дельфины, на башне Тироса трепетал флаг, а четверо стражников, мимо которых проехал Франсис, охраняли вход в Цитадель.
Остальные грани куба служили полом – даже потолок, по которому вверх тормашками прогуливалась огромная черная пума. Она сверкнула светло-голубыми глазами в сторону двери, продолжила идти по «потолку» – и на его границе перепрыгнула на одну из «стен», вниз головой спустилась на «пол», где стояли вошедшие, спрыгнула и торжественно направилась к ним.
– Привет, Чарли! – сказал Франсис старому другу.
– Добро пожаловать, рад вам обоим, – у большого кота был мягкий шотландский акцент, невероятный и ободряющий, как и обычно. Чарли кивнул, приветствуя Костехвоста.
«Если фамильяр Рейлана здесь, значит, и сам Питер неподалеку», – рассудил Франсис. Но библиотека казалась пустой. Костехвост и Чарли соприкоснулись лбами, а Авалон посмотрел налево, направо, вверх. Озираясь по сторонам, он подумал: эта комната по-прежнему до безумия неправдоподобна. Здесь царило безвременье. Точнее, все времена сразу. И все места. Старые каменные плиты, истертые половицы – и идеальные хрустальные или отполированные до блеска металлические поверхности. Из одного угла торчал кусок живой скалы, покрытой мхом и испещренной древними резными рунами.
Часть «пола» была «стенами»: там висели книжные полки, уставленные старыми фолиантами, к которым можно было подойти, если стоять на нужной грани. На уровне глаз была и большая картина, «Метаморфозы», – первое произведение искусства, созданное киборгом. В этой версии изображение то приближалось, то снова отдалялось, а точки обзора сменяли друг друга, будто зритель облетал возникающие образы оригинала. Была здесь и коллекция журнальных обложек, посвященных Фонду. Киноафиша. Музыкальный автомат пятидесятых годов, соседствующий с инопланетного вида скульптурой, которая находилась, казалось, в другом времяпространстве. На ней, лихо сдвинутая набок, – джинсовая панама с автографом Рудольфа Нуриева. И, наконец, обрамленная футболка с одним из ранних аватаров Питера и его первыми после утраты голоса словами: «Питер 2.0 в сети».
«Такое мог придумать только Питер», – поймал себя на мысли Франсис. Следом пришло ощущение печали, которую ему еще предстояло испытать.
– Я тут.
Погребальный костер для феникса
Я наблюдал за тем, как Авалон обернулся. Выглядел он так же великолепно, как всегда. Я не видел его в высоком разрешении несколько недель, кроме тех случаев, когда возвращался во времени – понаблюдать. Но это было не то: мы не могли взаимодействовать. А в больнице Франсис выглядел очень усталым.
– Вот ты где!
Я стоял на «стене», где были двери в комнату. Как всегда, босиком, одетый только в белоснежную юбку чародея – длинную, до лодыжек, с четырьмя разрезами. На поясе ее удерживал только тонкий ремень аволинского золота – пояс Верховного чародея. Мое обнаженное тело тут выглядело как в лучшие годы, а единственными украшениями служили обручальное кольцо и анкх.
Двери закрылись сами собой, а я оперся руками на перила невысокой лестницы, ведущей под углом сорок пять градусов от грани, служившей полом мне, к «полу» Авалона, сбежал по ней и, не вполне понимая, как мой аватар реализовал этот сложный гимнастический трюк, оказался прямо напротив мужа.
– Я не прятался, честно! Чарли предупредил меня, когда ты появился, поэтому я просто заканчивал подбирать кое-какие хвосты. Ты, наверное, пропустил все приветственные сцены.
– Конечно! И успел поговорить с Эрил. Она шлет тебе наилучшие пожелания.
Я поцеловал его, точно так же, как несколько минут назад, когда он аккуратно надел на меня VR-шлем и ушел в кабинет за своим. Второй поцелуй понравился мне больше. Как минимум потому, что я целовал его в губы, как и полагалось. Одной из скрытых пыток БАС оказался запрет на такие поцелуи – это позволяло минимизировать риск кашля или чихания, и вот уже двадцать лет никому не разрешалось меня целовать. Даже Франсису. А сейчас я даже мог что-то почувствовать – благодаря последним улучшениям нейрокомпьютерного интерфейса.
К тому же для нас обоих кое-что значила реальность лица, которое целуешь, напоминание о нашей истинной сущности, а не внешняя морщинистая оболочка, не имевшая к ней отношения, но доминировавшая в жизни. Я немного отстранился, чтобы рассмотреть Авалона вблизи. На Земле его глаза оставались такими же – покрасневшими, чуть более выцветшими, но все еще узнаваемыми. Но этого нельзя было сказать об остальном. Я же очень редко просил посмотреть на свое отражение, и мне редко это предлагали. Большая часть моей мышечной массы уже была утрачена, и в минуты, когда я все же бросал короткий взгляд в земное зеркало, мой мозг восставал против самозванца в нем, не веря, что настолько мертвое существо может быть настолько живым. Зато в облике Рейлана я выглядел ровно так же, как в день первой встречи с Франсисом.
– Куда ты хочешь отправиться? – неожиданно спросил его я. – Словами не передать, как же хорошо снова вернуться в мир сверхбыстрого соединения!
– Мне можешь не рассказывать…
Мы оба рассмеялись: такова сила связи, которая складывается, если шестьдесят лет шутить одну и ту же глупую шутку.
– Я торчал в этой комнате все шестнадцать дней, что пролежал в больнице, и, когда ты каждый вечер уходил домой, компанию мне составлял только Чарли. Поэтому выбирай время и место!
– Да все равно! Куда угодно, только не на Землю 2040 года.
– В таком случае «давным-давно в одной далекой-далекой галактике» ждет нас.
Широким шагом (мой аватар только так и передвигался) я прошел к шестигранной приборной панели из ТАРДИС[21] версии 1970-х годов, пощелкал выключателями и потянул рычаг. Под воющие звуки машины времени, стартующей вопреки включенным тормозам, одна из стен растаяла, открывая потрясающий вид на космические просторы и светящиеся газовые столбы – места рождения звезд, – уходящие далеко вверх.
