моей женой. Я хочу, чтобы у нас была настоящая семья.
Это было так неожиданно, что я растерялась.
— Я так не могу, Виктор, прости. Мне нужно время все переварить, осмыслить. Сегодня я рассчитывала на совсем другой разговор.
— Хорошо, — сказал он, но кольцо не убрал, наоборот, надел его мне на палец.
Я хотела снять его, но он остановил.
— Оно тебя ни к чему не обязывает. Носи его, пока думаешь.
Украдкой я посмотрела на руку. Безумно красиво.
— Мы так и ничего не решили, что говорить Дане. Я не представляю, как ему объяснить, почему мы не сможем жить вместе.
— Почему не сможем? Я хочу тебе кое-что показать. Пойдем.
Он увлек меня за собой.
— Давай руку, а то расшибешься в потемках.
От его ладони исходил жар, который странным образом передался мне и распространился по всему телу.
Он подвел меня к одной из дверей и открыл ее, подсвечивая пространство фонариком на телефоне.
— Это что? Детская? — с удивлением спросила я.
— Да, я сделал комнату для Дани. Даже смешариков на стене изобразили. Я хочу быть его настоящим отцом, а не воскресным папой. Переезжайте ко мне. Я готов на все ради вас.
— А если я тебе поставлю условия?
— Ставь. Любые.
— Во-первых, с нами переедет Филипп.
Я загнула палец.
По лицу Горского прошла судорога.
— Во-вторых, сделай документы Антонычу и оформи ему хорошую пенсию.
— В-третьих, пообещай мне, что не станешь ко мне домогаться никаким образом.
— Обещаю, — легко согласился Горский, а я-то так надеялась, что он включит заднюю. — И ты пообещай, что переедете в ближайшее время.
— Обещаю.
Горский вытащил из-за спины сложенные крестом пальцы.
— Ты соврал мне! А как же: я выполню любое условие!
— По поводу последнего — да! Я не смогу его выполнить. Потому что я хочу тебя. Безумно хочу. Каждый раз как тебя вижу, не могу ни о чем другом думать.
Внезапно его руки оказались на моей талии.
Я попыталась избавиться от них, но он лишь сильнее впечатал меня в себя.
— Прости, я слишком долго этого ждал, — прохрипел он и впился в мои губы.
Вот же сволочь! Заманил… и… и…
Больше я не могла ни о чем думать. Мозг просто расплавился от нахлынувших ощущений. Не только мозг, я сама плавилась в его руках. Его горячие губы отнимали у меня волю. Они терзали мой рот жадно, с упоением. Ладони скользили по моему телу, вызывая мелкую дрожь. Стон, вдруг сорвавшийся с его губ, лишил меня остатков разума. Я уже была готова лететь с ним в пропасть его опаляющей страсти. Но я должна быть сильной… Должна оттолкнуть его. Должна сопротивляться. Его желание, горячее, безумное, всепоглощающее передавалось мне, скручивалось в тугой узел внизу живота. Не прерывая поцелуя, он легко подхватил меня под задницу. Через тонкую ткань брюк я чувствовала каменную твердость, упирающуюся в меня. Я обвила его бедра ногами не потому, что поддалась ему, а чтобы не упасть. Я скажу ему, что так переговоры не ведут. Обязательно. Как только он разорвет поцелуй.
Горский нес меня куда-то по коридору. Я поняла куда, как только оказалась на спине на его кровати.
Его ладони проникли под мой джемпер, опаляя прикосновениями живот. Он высвободил из чаши простого хлопкового бюстгальтера грудь, и она тут же очутилась в его жадной ладони. Я тоненько застонала. Я против, неужели не понятно? Горский, как всегда ничего не понял. Он оставил в покое мои губы, но переместился к груди, втянув в рот сосок. Я, задыхаясь от возмущения, отчаянно заколотила кулачками по его спине. И когда он успел снять пиджак?
Рука Горского невозмутимо скользнула вниз и оказалась там, где все пылало от невыносимого, мучительного жара. Довольно ловко у него получилось спустить мои джинсы и добраться до хлопковых трусиков. Его пальцы проникли под простую ткань и коснулись предательски влажного чувствительного места.
Горский…
Какой же он…
Лживый…
М-м-м…
Беспринципный…
Ах-х…
Наглый…
М-м-м…
Любимый?
Эпилог
Четыре года спустя
Директриса что-то заунывно вещает со сцены. Читает какие-то никому не нужные стишки.
Я с трудом подавляю зевоту. Данька, в отличие от меня, смотрит на все любопытными глазенками. В его руках букет для самой первой, самой лучшей учительницы.
У Катьки глаза на мокром месте. Она и так чувствительная, а теперь вообще гормоны шалят.
В коляске посапывает Светланка — причина ее нестабильного эмоционального фона. Крошке всего два месяца, но она уже понимает, что праздничная линейка — такое себе событие, уж лучше дрыхнуть.
Рядом с Данькой — приемная дочка Калачева. Мы решили определить их в один класс, пусть растут друганами, как мы. Сонька похожа на Калача, как на родного отца, и внешностью, и, что не очень хорошо, противным характером. Неугомонная, вертлявая. В каждую бочку затычка. Не то что Лерка, ее мать. Та настоящая леди.
— Егор, а Лера почему не пришла? Все же такое событие. Первый раз — в первый класс! — спрашиваю у Калача.
— Рожает она. Прямо сейчас.
— Ничего себе. Ну вы мастера шифроваться!
О Леркиной беременности никто не знал. Даже близкие друзья. Лютаев что-то как всегда подозревал. Но он вообще тип подозрительный. После всего, что она пережила, ее беременность — настоящее чудо. Не знаю, как они решились. Калач же аж трясется за Леркой. Пылинки с нее сдувает. Никогда бы не подумал, что он такое способен.
Хотя кто б говорил!
Для меня моя Катька — все. Весь мир брошу к ее ногам. В лепешку расшибусь, лишь бы она была счастлива.
Чего мне стоило уломать ее на свадьбу.
Мурыжила меня полгода.
Правила установила, что живем мы как соседи. Никакого секса.
Ради нее я терпел и до сих пор терплю присутствие в нашем доме мерзкого Фила. Кажется, кот назло мне будет жить до глубокой старости.
Ради нее мои ребята наведались к сыночку Антоныча и не только забрали все документы старика, но и порекомендовали переписать дом на деда. Оказывается, эта мразота каким-то образом договорилась с почтальоном и забирала себе еще и всю пенсию Антоныча. Дед не захотел забирать дом даже у такого конченого упыря. Потому пришлось убедить Антоныча, что он должен хотя бы получить все те деньги, которых его лишил сын. Сумма за пять лет бомжевания старика накопилась немаленькая. Но моя служба безопасности хорошо знает свое дело. Нерадивый сын нашел всю сумму за неделю. А потом еще и совершенно добровольно решил перечислять отцу определенную сумму ежемесячно, лишь бы больше не видеть
