– Из-за таких как Вы, – продолжает она также зло, – рушатся жизни. Вы портите жизнь молодым девчонкам ради своих мимолётных прихотей. Сколько я перевидала таких за свою практику! Но Вам все мало! Нашли уже очередную жертву?
Я пока не очень понимаю сути ее обвинений, но догадки, которые проскальзывают в мозгу, меня радуют.
– Я говорю о Лее. Или Вы уже и не помните ее?
Вздорная баба! Да, не проходит ни минуты, чтобы я не подумал о моей девочке! Но плевать на мнение этой тетки. Важнее другое.
– Где она? Вы ее видели? – хватаю женщину за плечи.
Она испуганно смотрит на меня. И молчит. Убивает меня своим молчанием.
– Отвечайте! – требую.
ГЛАВА 93. Егор – Что Вы себе позволяете? – возмущается доктор. – Я не Ваша подстилка, чтобы так ко мне обращаться.
Серый берет меня за рукав.
– Гром, успокойся. Ты пугаешь врача. Давай спокойно все расспросим.
Отпускаю плечи женщины. Она поправляет халат, окидывает меня крайне недоброжелательным взглядом и бурчит:
– О чем расспросим? Я не имею права раскрывать информацию чужим людям. А Вы, – она кивает в мою сторону, – чужой человек этому ребенку. Может, так даже и лучше для него. Сомневаюсь, что Вы воспитаете из него человека.
– Он здесь? – рычу я и хочу схватить ее, чтобы, если надо, силой выдавить из нее нужную мне информацию.
Но Серый останавливает меня. Встаёт между нами и обращается к ней куда более спокойным тоном.
– Как Вас зовут? Извините, мы сразу не поинтересовались. Вы поймёте наше состояние. Я надеюсь.
– Ксения Игоревна, – отвечает уже хотя бы без агрессии.
– Понимаете, Ксения Игоревна, – говорит Серый, – сыну Егора угрожает опасность. Как и его матери. Именно поэтому мы здесь.
Она с недоверием смотрит на нас. Переводит взгляд с меня на Серого и обратно.
– Вы видели Лею? – спрашивает Серый.
Ксения Игоревна молча кивает.
– Когда?
– Сегодня. Она приходила прощаться с сыном.
Чувствую, как холод проходит по позвоночнику.
– Она одна была?
– Нет. С мужчинами. Я так поняла, что они от Вас.
Она опять кивает на меня.
– Она что-то сказала Вам? – продолжает Серый.
Пожалуй, он – единственный, кто может мыслить здраво в этих обстоятельствах.
– Нет, ничего. Она лишь плакала.
Доктор уже отвечает более благосклонно. Видимо, и до нее доходит правдивость наших слов.
Она все чаще смотрит на меня. И я решаюсь сам спросить то, что волнует меня больше всего.
– Мой сын здесь?
Она молчит. Долго не отвечает. Эти секунды тянутся вечность. Опять чувствую, как злость накрывает меня. Но понимаю, что должен сдержаться. Нет. Нельзя. Только-только установлен контакт.
– Ксения Игоревна, пожалуйста, ответьте. Ребенок здесь?
По лицу видно, что ее одолевают сомнения. Можно предположить ей деньги. Но уверен, что с ней это не сработает. Она из тех людей, которые поступают правильно. Не из-за денег или каких-то благ, а из-за своих моральных принципов.
– Я люблю Лею, – решаю использовать последний козырь. – И сына люблю. Он здесь не по моей вине. Он ведь здесь?
– Да, – наконец, произносит она. – Среди отказников. Как только его выпишут из реанимации, будут оформлять документы либо в детский дом, либо на усыновление. Скорее всего, второе. Потому что на здоровых малышей очередь.
Она говорит это обычным тоном, не задумываясь, что режет меня своими словами на куски. Но для нее это и есть обычное дело.
– Где он? – просто спрашиваю.
Она разворачивается и уходит. Куда?! Бежать за ней?
Скрывается за дверью, но тут же выходит с халатом в руках.
– Наденьте, – подаёт мне. – И шапочку, и бахилы.
Мы идём с ней по длинному коридору.
Каждый шаг приближает меня к сыну. К человечку, который родился не там, где должен был.
Ксения Игоревна заводит меня в небольшую палату, где стоят три стеклянных бокса. Тусклый свет от напольного светильника не позволяет разглядеть, что в них. Но я догадываюсь.
Доктор подходит к одному из боксов, берет документы сбоку в кармашке, читает и машет мне рукой.
Быстро подхожу.
Она глазами показывает на рядом стоящий бокс.
Аккуратно, но в то же время нетерпеливо подхожу к нему. Вглядываюсь. И в горле застревает комок. Мне, наверное, впервые в жизни хочется плакать.
Там, в боксе, лежит совсем крошечный малыш. И это мой сын. Пытаюсь разглядеть его, увидеть знакомые черты. Но освещение такое слабое, а он такой маленький, что ничего не выходит.
Протягиваю руку, она зависает над боксом.
– Можно? – спрашиваю у врача.
Она кивает.
Тогда кладу руку сверху на бокс.
Сын спит, раскинув ручки. Беззащитный и нуждающийся во мне.
– Теперь тебя никто не обидит, – говорю ему. – Скоро ты будешь с мамой и папой. Верь мне, сын. Я никому не отдам тебя.
Слезы, всё-таки, наворачиваются на глазах. Вытираю их пальцами, пока не потекли по щекам.
Бросаю на сына взгляд. Моя очередь доказать, как он мне дорог.
– Нам надо поговорить, – говорю Ксении Игоревне.
– Хорошо, – отвечает она. – Не здесь. Пройдёмте в кабинет.
Я ещё раз смотрю на сына, прежде чем уйти.
Мы выходим из палаты. Ко мне сразу же подбегает Серый.
– Ты его видел? Это он?
Киваю.
– Что будешь делать? Заберёшь?
– Думал об этом, – отвечаю, пока мы идём в кабинет доктора. – Не вариант. Лея в опасности. Как только они поймут, что сын у меня, они убьют ее.
– Да, – соглашается Серый. – Что тогда?
– Сейчас обсудим с доктором.
ГЛАВА 94. Егор Первое, что приходит мне в голову, – это забрать сына. Домой. Или в другую, нормальную клинику.
Но умом я понимаю, что этого нельзя делать, прежде всего, по медицинским показаниям. Ему нужен соответствующий уход.
При этом в памяти сразу же всплывает недавно увиденная картинка с крохотным тельцем в стеклянном боксе. Такое беспомощное. Он только начинает жить, а уже ощутил на себе злость и жадность людей.
