на 50 ульев, но за все лето яблока с ветки не сорвал для собственного удовольствия. Дочери попросят яблок — наберет падалиц: мол, ничем не хуже. Все для рынка берег. Туда и мед бидонами отвозил. А цены — много выше, чем у других.
Умерла под старость жена. Дочери уехали — ни письма от них, ни привета. И вот ходит бобыль по учреждениям, деньги, и немалые, хочет передать обществу. Предлагает построить на них в родном селе школу — потребность такая есть. Одно лишь условие ставит — на здании должна быть табличка: мол, на средства такого-то построено в дар сельчанам. Однако ни сельсовет, ни в районе согласия не дают. «Дурная память, — так и сказали. — Пользовался после войны трудным положением, обирал людей. Да и позднее слыл крохобором».
Вот так — век прожит, теперь хочется добрый след оставить. Полагал человек, что деньги — всё, они вес, авторитет придадут, возвыситься помогут. В прежние времена, конечно, по его замыслу получилось бы — церковноприходскую школу или сиротский дом открыли бы. Теперь доброте в обществе цена иная. Видят люди и долго помнят, жил ли ты исключительно для себя или находил истинное удовольствие в содеянном для тех, кто рядом. И чем больше отдал, тем выше почет.
Высокая ответственность, стремление жить для других побуждают совершать поступки величественные. Есть под Минском деревня Адамовцы. Обычный уклад: пашут землю люди, справляют свадьбы, баюкают внуков. Только говор другой, белорусский. Говор Янки Купалы и Якуба Коласа. В любой хате приветят вас, в каждой вспомнят Ивана Радевича. Рассказывала о нем старая партизанка, связная одного из отрядов отдельной бригады «Неуловимые» Татьяна Степановна Голуб. Сама она потеряла в войну брата, чудом уцелела, хоронилась в кустах, когда гитлеровцы, согнав в сарай детей, женщин и стариков, облили постройку керосином и подожгли. Потом о Радевиче говорили другие, слушал с бьющимся сердцем, и разум не мог постичь движение души человека. Открылась тогда простая и ясная по сути своей истина: существование твое бессмысленно до тех пор, пока ты принадлежишь себе одному, пока не осознал себя частицей великого целого, народа.
Бурлит в Адамовцах жизнь, молодая и сильная. Бурлит вопреки намерению фашистов уничтожить белорусский народ, не оставить от него и рода. Устанавливая «новый порядок», гитлеровцы скрупулезно выполняли задуманное: на территории Белоруссии они создали 260 лагерей смерти и концлагерей, сотни тюрем и гетто. Во время карательных операций фашисты сожгли 692 деревни, в их числе и Адамовцы. Но возродилась деревня, пошли от уцелевших корней молодые побеги, не исчезли фамилии. Не исчезли благодаря мужеству таких, как Радевич.
В войну Иван Радевич был начальником особого отдела партизанского отряда «За Советскую Белоруссию». Воевала с ним и жена, в землянке родившая сына. Валентин — такое дали малышу имя. Во время одной из карательных операций гитлеровцы оттеснили часть отряда, взяли в клещи. Отрезанные от основных сил, люди понимали, что выйти никому не удастся, оставалось одно: принять последний бой. Но среди бойцов находились женщины, подростки. Как старший по званию Радевич уводил отряд в самые топи. Двигались до тех пор, пока болотная тина не подступила многим к подбородку. Ослабевших поддерживали более сильные. Группа остановилась и затаила дыхание. Медленно угасал день. Справа и слева слышно было, как переговаривались фашисты. В болото солдаты не полезли. Да и поверить было трудно, что кто-то отважится на подобное.
Миновала холодная ночь, а партизаны не двигались с места в ожидании, когда немцы успокоятся и снимут заслоны. И тут заплакал ребенок. Перепеленать бы его, покормить да к теплу поближе. Ничего подобного даже в малой мере сделать Надежда не могла. С мольбой и отчаянием смотрела на мужа, на стоявших поблизости. Что могли предложить они, когда даже сухаря не уцелело, когда кровь в жилах и та, кажется, застыла? Ребенок подал голос настойчивее, мать прикрыла мокрой ладонью сынишке рот, прикладывалась губами, чтобы помочь хотя бы дыханием. Услышат гитлеровцы плач дитяти — погибнет отряд. Только не помогали старания, дитя настойчиво подавало голос. Изменившийся в лице, поседевший от муки, Радевич вытащил пистолет…
Носятся сегодня по деревенской улице на мотоциклах озорные внуки тех, кто уцелел в тот трагический день. В Адамовцах поселились и Радевичи. Уже после войны родила Надя четверых детей — Ивана, Петра, Анну и Валентину. Выросли все, семьями обзавелись. Только прошлое не изгладилось в памяти матери, до конца дней своих оплакивала она первенца.
Понятна материнская скорбь, а поступок отца? На каких весах правосудия и добродетели его взвесить? С позиции мирных дней, иной читатель воскликнет: то была война! Она требовала поступков и действий исключительных! Потому и ложились грудью на амбразуры дотов, бросались на горячие пулеметные стволы.
Да, война требовала поступков исключительных. Но как не восхищаться решением Людмилы Петровны Алферовой из Ухты, которая, имея на руках семерых детей, приняла под свою материнскую опеку еще семерых. Живет большая семья в согласии, заботливом отношении старших к меньшим. Хранительница очага она, Людмила Петровна. Нет в доме хрусталя, дорогих ковров. Имеется другое, что ценится много выше, — душевная щедрость.
Не в этой ли самоотверженности, умении отдавать всего себя и кроется смысл бытия? Не тем ли богаты мы, гордимся по праву? «Я член партии, воспитала двух приемных дочерей, родители которых погибли в Ленинграде во время блокады, — написала в областной комитет защиты мира женщина. — Понимая сложную международную обстановку, я решила внести в Фонд мира все свои сбережения — 10 тысяч рублей…» И не назвала из скромности свою фамилию.
Никто из нас не узнает, что думал в последние секунды жизни майор Нестеров. Но он не дрогнул перед неожиданностью, когда отказал двигатель сверхзвукового истребителя-бомбардировщика. Отказал на взлете, что опаснее во сто крат. А внизу лежал поселок… Возможно, как раз в эти мгновения какой-то мальчишка раскачивался на заборе, наблюдая за полетом грозной машины.
— Катапультируйся! — приказала майору Земля. — Немедленно катапультируйся!
И он мог рвануть красную ручку, но не сделал этого, до последней секунды старался перетянуть запретную черту, за которой останется на весах судьбы лишь его жизнь. Раздался грохот, разорвавший тишину мирного дня. Раздался в стороне от поселка. Бесстрастные приборы зафиксировали: майор Нестеров не выпустил из рук штурвал до самого столкновения с землей…
Что верно, то верно: добрую память за деньги не купишь. Ее надо заслужить, чтобы не оборвалась, говоря высокими словами, связь времен. Так и сказал в беседе с Юрой Чегосовым. Думается, понял парень.
На днях довелось побывать в Затуленье. Миновали старый парк, остановились. На пригорках шумели сады, посаженные
