мере, больше её не беспокоили.
Старик Бронкс прибыл вечером, демонстрируя неудовольствие и брюзжа больше обычного.
— По-вашему, — сердито спросил он, устраиваясь в кресле как можно дальше от неё, — у меня так мало дел и так много сил, чтобы наносить визиты таким женщинам, как вы?
«Таких женщин» она пропустила мимо ушей, задорно улыбнувшись в ответ.
— И вот вы здесь, — пропела Гиацинта, расправляя складки одеяла вокруг себя.
— Стариковское любопытство.
— Сильно вас прижало, верно?
— Да не трогали мы эту Линд, — рассвирепел Бронкс, — мы же не такие идиоты! Сразу было понятно, что этот дурак на троне заподозрит нас в первую очередь… Неважно. Чего именно вы от меня хотите?
— Хочу вернуться к разговору о браке с вашим внуком.
— С этим паршивым мальчишкой? Сейчас? — Бронкс подался вперед, сверля Гиацинту мелкими злобными глазками. — В тот самый момент, когда мы слабы, как никогда?
— Мое врожденное благородство и бескорыстие не позволяют мне поступить иначе, — улыбнулась Гиацинта.
Бронкс каркающе расхохотался и задумался.
— И чего вы хотите в ответ?
«Мести», — могла бы она ответить ему.
Сейчас Найджел слишком напуган и виноват, чтобы посметь отказаться.
Что может быть хуже, чем связать себя до конца жизни с женщиной, которую ты ненавидишь? Уж она-то сумеет заставить паршивца страдать до конца его дней!
— Я позже выставлю вам счет, — уклонилась от ответа Гиацинта, — если, конечно, вы переживете королевский гнев.
— По рукам, — медленно согласился Бронкс. — Найджел на днях отправляется к Траппу, но как только вернется…
— Вы не поняли, — перебила его Гиацинта, — я собираюсь выйти за него замуж до того, как он уедет на войну.
Старик дернул головой, явно удивленный таким поворотом дел.
— Вам есть куда торопиться? — с явным намеком спросил он.
— Кто знает, — рассеянно отозвалась она. — Возможно, я не могу побороть свою трепетную нежность к вашему внуку.
— Ну-ну, — прокряхтел Бронкс насмешливо. — Уж не знаю, для чего вам понадобился этот никчемный мальчишка, но можете забирать его с потрохами.
Так и получилось, что спустя жалкие пару недель Гиацинта стала Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч-Бронкс, и сразу после свадьбы торжественно проводила новоявленного мужа на войну.
Генеральские письма тонкой стопкой накапливались на будуарном столике, где лежали нераспечатанными.
Она не могла заставить себя прочитать их. Как будто после прочтения у неё не останется больше Траппа, он весь окажется в прошлом.
А так она всегда знала, что когда её припечет окончательно, ей будет за что ухватиться.
Питер Свон исправно приносил новости: сражения еще не начались, армии выстраивают линии обороны. Войска находятся в ужасном состоянии, за десять лет мирной жизни под Гарольдом Бронксом солдаты забыли, с какой стороны браться за оружие. Да и дисциплина ни к черту не годится.
Пользуясь тем, что генерал покинул столицу, Стив объявил, что король Джон ни на что не годен и вышел к знати с обращением передать ему пост военного министра и государственную казну, поскольку всем известно, что советник Трапп — вор, и эта фамилия дискредитировала себя.
Но его не поддержали даже Бронксы, которые вообще старались сейчас не высовываться. Они пообещали лично найти убийцу Оливии, а также отказались от помолвки Ниты в знак уважения к королевскому трауру.
Потом появились первые неутешительные известия с Кайловых земель: Трапп отступал и проигрывал, а к Зельценгу присоединились канагайцы, надвигающиеся с востока.
Теперь уж и Розвеллу пришлось покинуть короля, он выдвинулся навстречу канагайцам, на всякий случай прихватив с собой и войска Бронксов. Вот и Антуан тоже ушел воевать, и мрачные настроение все чаще охватывали Гиацинту, которая оставалась прикованной к постели и начинала сходить с ума от собственной неподвижности.
Наконец, в начале февраля ей было позволено выехать на прогулку, и она поразилась, как изменился за это время город. Как будто серый туман страха сползал на улицы из низко висящих облаков.
Время от времени к ней забегал Чарли Трапп, ставший счастливым отцом крохотной девочки, которую назвали Летисией. Алисия тяжело приходила в себя после четвертых родов, да и возраст давал о себе знать, и Чарли искренне переживал за жену.
Гиацинта подозревала, что он приходил исключительно по просьбе генерала, который наверняка бесился от того, что она за все это время не написала ему ни строчки. Сам он исправно продолжал слать письма, и стопка на столике все росла и росла.
А потом прокатилась сразу серия сокрушительных поражений по всем фронтам, и письма от Траппа закончились.
Свон прятал глаза и не знал, что ответить.
Новости перестали приходить в столицу, словно все дороги были перекрыты.
С продуктами становилось все хуже, и появилась опасность голодных бунтов.
В эти неутешительные дни на пороге Гиацинты появилась Маргарита Трапп, в чьем лице светилась монашеская строгость и усталость одинокой женщины.
— Я хотела спросить вас, — прошелестела гостья, бледнея от унижения, — нет ли у вас вестей от моего мужа.
Гиацинта только покачала головой, впервые в жизни растерявшись настолько, что так и не смогла придумать, как себя вести.
— А от Розвелла? — вдруг спросила Маргарита, чем снова удивила.
Как только за ней закрылась дверь, Гиацинта поднялась наверх и разложила перед собой пронумерованные закрытые конверты, прикасаясь к ним потрагивающими пальцами. Наконец, осторожно вскрыла первый, который ей еще Розвелл передал.
У Траппа был отвратительный летящий почерк, состоящий из независимых друг от друга закорючек.
«Дорогая моя горгона, — писал он, — надеюсь, ты благополучно вернулась в столицу и ни во что не влипла по дороге. На самом деле, надежда эта довольно призрачная, но я продолжаю верить, что обошлось хотя бы без стилетов и лопат. Впереди у тебя будет сложная зима, поэтому ты сейчас злишься на меня, и я даже не уверен, что ты не выбросишь это письмо в мусорку, не читая. Смешно, если ты действительно так поступила. Кстати, я подготовил для тебя сюрприз — но ты, наверное, его и сама уже нашла под своей подушкой. Скоро вернусь, не скучай, Трапп.
P.S.: Найди для Джереми нескольких гувернеров, сам я не успел».
Сложив оставшиеся письма обратно в стопочку, Гиацинта задумчиво спустилась вниз, накинула на себя плащ и вышла на улицу. Было холодно и ветрено, и она успела изрядно замерзнуть, прежде чем сумела поймать экипаж.
Остывший за зиму пустой дом встретил её сумрачными и холодными полупустыми комнатами. Под подушкой обнаружился изумрудный гарнитур — вызывающее колье, крупные серьги.
Взвешивая в ладони украшения, Гиацинта рассмеялась, вспугнув хрупкую тишину дома.
— Дурак, — громко сказала она, хватая ртом воздух.
Дышать было трудно.
Закрывая за собой дверь, Гиацинта услышала тихие шаги за спиной и поняла, что впервые
