жив и попадет к нам в руки – убейте. Слишком много зла причинил он Рейху. Но специально не тратьте время на его поиски – пользы действительно никакой. Николаи! Хоть ты – понимаешь? Германия вчера потеряла самое ценное, что у нее было! Источник нашего могущества!
– Понимаю. Но главная ценность Рейха – его народ, простите за патетику. Если мы остановим войну с Францией, страна получит передышку, наши ученые и промышленники создадут оружие, превосходящее и французское, и русское. Мы возьмем реванш.
Сказав это, Николаи тотчас пожалел. Кайзер выскочил из-за стола и начал на него надвигаться, шипя и брызгая слюной.
– И ты? И ты – туда же? Заключим с Францией мир, уйдем из Бельгии?! Знаешь, как это называется? Предательство! Вонючкам, напавшим на нас, требуется жестокий урок. Мы возьмем Париж и сожжем его. Чего бы это не стоило! Потом возьмемся за русских. Без императора Георгия успеха им не видать.
* * *
Старший сын почившего императора Георгия был немолод. Ему перевалило за пятьдесят, здоровье пошатнулось: магический амулет носил и он.
Но справился. И весьма доволен был тем, что уничтожение магической цитадели чрезвычайно мало сказалось на России. Германских амулетов с энергией Вевельсбурга в империи насчитывалось менее десятка. Два великих князя и три невеликих отдали Богу душу в один день с самодержцем. Вот и весь ущерб.
День коронации назначили сразу – на середину июня, не ожидая прибытия иностранных монархов: траурные, а потом коронационные торжества сотрясли большинство правящих домов Европы. На некоторое время им стало не до визитов. Будущий царь, Александр Георгиевич, определил себе имя: Александр IV, хоть был вправе выбрать любое иное православное. Не слишком вмешивающийся в государственную политику и дела военные, в отличие от младшего брата, он вдруг развил кипучую деятельность, назначив заседание Госсовета до коронации, чего до него никто не делал.
Впрочем, перед тем, как ломать устои, решил все же посоветоваться. И даже отправился из Зимнего в Гатчинский дворец, оттуда – ближе к Воздухоплавательному парку, где младший сын покойного императора последние месяцы проводил непозволительно много времени.
Было утро, росистое и безоблачное. Михаил Георгиевич осматривал новейший летательный аппарат молодого грузинского изобретателя Александра Картвели – двухмоторный аэроплан. Необычным была круглая, обтекаемая форма фюзеляжа, плавные обводы капотов обоих двигателей. Даже колеса шасси были прикрыты обтекателями. Зализанность форм придавала машине сходство с летучей рыбой, вытянутой на берег, только исполинского для животного мира размера.
Техники Кованько хлопотали, облепив аэроплан как муравьи – проверяли подачу топлива, тросы управления, расчалки, свободный ход элеронов, руля направления и глубины, а также множество других вещей, недосмотр за которыми чреват бедой. Картвели в компании пилота-испытателя вышел из ангара, посмотрев на полосатую «колбасу», указывающую направление ветра.
В привычные аэродромные хлопоты ворвался гул сразу нескольких автомоторов. Михаил Георгиевич обернулся на звук и сразу заметил на капоте первого лимузина два флажка – черно-желтый имперский и цветов личного штандарта старшего брата. Удивился, потому что его появление было чем-то крайне необычным. Нехарактерным для человека, на дух не переносящего запахи смазки и бензина. Будущий царь даже в авто морщил нос. Здесь же благоухало керосином и моторным касторовым маслом, а многие летчики на одномоторных аэропланах, посадив машину, рысью неслись в отхожее место. Причина проста: наглотавшись касторки в полете, действующей как слабительное, едва терпели, чтобы не нагадить в штаны. Ну не изобрели еще русские ученые другую смазку для аэропланного мотора! Двигатели на крыле, а не впереди кабины, от этого сомнительного удовольствия избавляли.
Из заднего авто выскочил гвардеец имперской охраны и рысью кинулся к остановившемуся лимузину Его Императорского Высочества, чтобы отворить дверцу. Александр, ступив блестящими сапогами на бетон летного поля, ничем не выдал неприязни к техническим ароматам. Теперь он был без пяти минут царь всего – и российской авиации в том числе. Не гоже воротить нос!
Михаил Георгиевич поспешил навстречу, братья коротко обнялись. Старший оценил легкий летный костюм Михаила:
– Замерзнуть не боишься?
– В том и прелесть изобретения, брат. Внутри аэроплана тепло, даже когда поднимается высоко – за облака, километра на три. Может и больше, но человеку там дышать тяжко. Это не боевой аппарат. Для пассажиров. Но и в армии должен сгодиться – командующего подвезти, гонца с секретным донесением. Раненых.
– Раненых престало в санитарной части лечить, – возразил старший, кисло рассматривая аэроплан. – Эх, Миша… Ты весь в отца. Магией владеешь, а все тебе железки нужны. Какой-то там гусеничный трактор «Сокол» по французским чертежам, аэроплан этот странный. Во сколько он станет казне?
– Этот – ни во сколько. Создатель его – грузинский княжич. Отец его нанял инженеров из Киевского института, они помогли довести замысел до воплощения… Вот, полюбуйся. А лучше поднимись со мной в воздух. Поймешь, что пятнадцать тысяч за каждый, это если в серию запускать, совсем не много. Тем более часть сразу за кордон продадим – сам-два, не дешевле.
– Опять… Словно папу наяву слышу. Все деньгами мерил, – Михаил Георгиевич сделал протестующий жест, но брат упорно гнул свое. – Не коммерсант ты! Не купец, не заводчик. Ты – великий князь. Лет тебе скоро сорок пять. Не наигрался в железные игрушки? Теперь послушай. Аэропланы, пушки, всякие бронированные игрушки кайзер построит не хуже чем мы. А то и лучше! Европа, брат. Нефти и, стало быть, бензина ему мало. Но выкрутится, купит. Чем мы сильны? Не железом, а силой духа русского. Осененными. Как только германский мерзкий замок взорвался, у нас появился всесокрушающий перевес!
– Уверен?
– Конечно, брат. Отец сделал большую ошибку, распустив гвардейские полки из Осененных. Они – основа боевого духа для армии! За благородными одаренными простецы всегда шли в бой – с песней и без страха. На том столетиями Русь стояла!
– А последнюю войну выиграла большими морскими пушками, чья стрельба наводилась через радиотелеграфические станции на аудионах, – возразил Михаил.
– Но только потому, что в немецком тылу орудовал наш герой, Осененный Федор Юсупов-Кошкин. Я вот думаю… Императорский университет в Москве на Воробьевых горах – стоит ли в его честь назвать? Целый дворец, от князя Юсупова казне отошедший?
– Можно.
– Во-от! Сам признаешь, насколько важно, чтоб авторитет великих Осененных России возвеличивался с каждым годом. Мы – столп российского общества,
