в опущенной женской руке серп: легко взмахнуть им и обрубить тонкую нить человеческой жизни. Скосить их сразу много – когда сеча идёт – тоже простая задача для Неё. Внимательные чёрные глаза уставились на Ледена – и верилось тут же, что она читала саму душу и мысли так, будто слышала их.
– Мне надо вернуться, Морана, – выдохнул Леден, ощутимо пятясь от неё.
– Зачем?
Он задумался на миг. И правда – зачем? Кому станет плохо от его смерти? Леден вскинул лицо к далёкому пятну света.
– К ней.
– А разве она ждёт?
– Я должен узнать.
Богиня смерти усмехнулась. Он не видел, но почувствовал, как кольнула её насмешка тонкой холодной иглой.
– Последний раз тебя отпускаю. Ты ещё много мне жизней принесёшь в дар. На откуп своей одной.
Сверкнуло изогнутое лезвие – и погасло. Будто что-то швырнуло Ледена вверх. Сердце замерло – снова падать? Но он остановился – и пустота обернулась ровным ложем, что уверенно стелилось под спиной. Прорвались в уши тихие голоса. Шорох одежды, шаги. Плеск воды… Леден дёрнулся, когда прохладная тряпица прижалась к его как будто раскалённому боку. Услышал свой собственный стон. Кто-то ахнул:
– Очнулся…
И лёгкая рука коснулась тяжёлой, словно придавленной камнем груди. Он поймал тонкое запястье неведомо какой силой – но оно выскользнуло из пальцев.
– Еля… – произнёс он одними губами. – Елица.
– Зовёт, кажись, кого-то…
Нет, это не её голос. И не её руки. И он не в Велеборске, кажется. Леден приоткрыл глаза: перед ним сидела на корточках незнакомая челядинка в простом, хорошо поношенном платье. Чело её схватывала синяя лента, подчёркивая бледно-голубые глаза. Она тревожно всматривалась в лицо Ледена, комкая пальцами уже знакомую тряпку. За её спиной стояла женщина, холодная и гордая. Белый платок спускался по её плечам – и по сравнению с ним кожа её казалась чуть темнее, чем была на самом деле. Слегка резкие, но приятные черты лица, глаза цвета тысячелетнего льда – она напоминала кого-то так ясно, но замутнившийся разум не мог подкинуть разгадки.
– Иди, – велела женщина челядинке. – Остёрцам скажи, что очнулся их княжич. Извелись уже все.
Она подошла, пропустив служанку мимо себя. Та скрылась за дверью просторной, да не такой, как в Велеборском тереме, горницы. Леден снова прикрыл веки, почти ослепнув от яркой, словно снег на солнце, красоты женщины.
– Не торопись, княжич, – проговорила незнакомка спокойно. – Вернётся сила скоро. Тебя опасно ранили. Люди твои тебя еле довезли.
Он снова взглянул на неё.
– Где я? – просипел и огляделся в поисках какой-нибудь посудины с водой. Тихо звякнул носик кувшина о глиняную кружку: женщина налила в неё какой-то ароматный отвар и подала. Помогла напиться.
– Это тебя взбодрит немного. – Разбавленное с мёдом питьё ласково разлилось будто по всему телу. – Ты в Логосте. В доме боярина Чтибора. Кмети твои сказали, что сюда ты ехал. Вот, добрался, получается.
Леден, не сводя взгляда с женщины, попытался было приподняться, но бок пронзила острая резь. И плечо вмиг онемело от боли.
– А ты, стало быть, боярыня, – он снова опустился на подушку. – Мать Зимавы и Вышемилы…
– Ранрид меня зовут.
Она покивала – и по губам её пробежала лёгкая улыбка, да пропала, словно луч светила, блеснувший из-за облака. Вот, кого она напоминала. Если приглядеться, так с княгиней Велеборской почти одно лицо. А вот Вышемила на матушку походила мало. Верно, больше в отца уродилась.
– Дело ко мне у мужа твоего было важное. Да вот заминка вышла.
Боярыня присела на семью, что рядом стояла.
– Нет у него дела к тебе. С чего ты вдруг о том твердишь? И люди твои тоже.
Леден нахмурился, не понимая, то ли и правда слышит это, а может разумом тяжёлым после ранения осознать не может смысла простых слов.
– Так разве Чтибор гонца не высылал в Велеборск? И косляки на вас недавно не нападали?
– Нет, – ответила она коротко, поразмыслила чуток над чем-то. – Косляки к нам с тех пор, как Вышемила уехала, не совались больше. И гонца такого, как твои люди описали, у нас не было никогда. И в дружине воина с таким именем не бывало.
– Значит… – Леден едва не застонал от резкого понимания своей опрометчивости.
Выманили, убить хотели по дороге. Да вот только кто? Кабы не сам Чтибор тем озаботился. Да разве признается теперь?
Вон, и северяне в той ватаге были, что на его отряд налетела. Они, конечно, наемники знатные, любят за золото служить правителям, да и боярам не брезгуют. Но не всяк нанять их может: для того с людьми особыми знаваться приходится.
Леден не стал больше расспрашивать боярыню ни о чём. Что женщина ему сказать может? С самим Чтибором разговаривать надо. Да и усталость навалилась даже от столь небольших усилий: раненое, измотанное болью и небытием тело быстро теряло силы. Леден уже почти сквозь сон увидел и услышал, как пришёл к нему десятник. Говорил даже что-то. Сетовал и бранил тех, кто им засаду устроил на пути, а больше всего – того путника на телеге, что встретился и в ловушку направил, прямиком в руки татям.
Как понабрался Леден немного здоровья, встретиться пришлось и с боярином. Мужем тот оказался солидным, но как будто добродушным: впрочем, за внешней приветливостью скрыться может что угодно. А особенно самые тёмные помыслы. Но всё равно сразу понятно стало, в кого Вышемила пошла, да чьей любимой дочкой была. Верно, отец её баловал всегда да холил – оттого казались они столь схожими.
– Уверен ты, княжич, что тебе пора в Велеборск возвращаться? – спросил Чтибор участливо, когда Леден встретился с ним в небольшой гриднице за обедней.
Раньше свидеться не получилось: отлучился боярин на пару дней в недалёкую весь по важным делам.
– Ничего, вытерплю. Нехорошее дело тут случилось. И думается мне, что неспроста меня оттуда выманили, – Леден невольно дотронулся до раненого и стянутого повязкой бока.
– Может, и неспроста, – согласно наклонил голову боярин. – Видел я тех людей, что на вас напали. Сам ездил. Есть среди них и варяги, да только не из моей дружины. Это тебе любой скажет.
– Я не хочу тебя винить, да только думать приходится разное. Людей моих погребём, а там я в путь обратный отправлюсь.
Чтибор сложил перед собой руки, отодвинув в сторону опустошённую миску. А после поднял на Ледена внимательный и строгий взгляд. К таким тот уже привык: часто приходилось наталкиваться. Когда изучают, мысли прочесть пытаются и вызнать зло – нарочно, потому как остёрский княжич лишь зло думать и может. Но и сомнение в таких взорах встречается часто, потому как на деле
