Они въезжают на дорожку, ведущую к комплексу зданий и садов. Основное строение выглядит огромным и величественным, как гигантская чаша для подношений. Служащие дают автобусам знак проезжать вперед и высаживать пассажиров. Ён Сук и ее подруги умолкают, наконец проникнувшись торжественностью момента. Они приехали на открытие Парка мира 3 апреля, возведенного в память погибших за многие годы резни. У Ён Сук дрожат колени. Она чувствует себя очень старой и слабой и не отходит от подруг, но они, похоже, потрясены не меньше нее. Служащие снова показывают им, куда идти. Женщины обходят музей и шагают по мощеной дорожке к мемориальному залу. На огромном газоне между двумя зданиями расставлены ряды складных стульев. Ожидается прибытие тысяч гостей. Возле каждой секции стульев — табличка с названием деревни. Хэнё идут вдоль рядов, пока не находят табличку «Хадо». Здесь они видят друзей и соседей. Приехала вся семья Ён Сук, и она благодарна родным, но садится все равно рядом с остальными хэнё.
Программа начинается с речей и выступлений музыкантов. Один из ораторов говорит о том, как здесь красиво, и Ён Сук согласна. Если не закрывать глаза, именно это она и видит — красоту. Но закрывать глаза она боится: слишком много горестных картин так и продолжают всплывать в памяти. «Разве может смерть не быть трагичной? — вопрошает оратор. — Как найти смысл в потерях, которые мы пережили? Разве можно сказать, что одни страдали больше других? Мы все жертвы. Нам надо простить друг друга».
Вспомнить? Да. Простить? Нет, Ён Сук не согласна. Возможности сказать правду пришлось ждать слишком долго. Тридцать лет назад, в 1978 году, писатель по имени Хюн Ки Ён опубликовал роман под названием «Тетушка Суни». Ён Сук его не читала — так и не научилась читать, — но слышала, что там говорится о событиях в Пукчхоне.
Национальное бюро разведки забрало автора и подвергло пыткам. Отпустили его только после того, как он пообещал больше никогда не писать об Инциденте 3 апреля. Еще через три года наконец перестал действовать принцип коллективной ответственности. От него пострадало множество семей на острове. Если человека обвиняли в помощи повстанцам или в семье кого-то казнили, то всех родственников не брали на работу, не повышали в должности, не пускали за границу. По слухам, когда принцип отменили, в полицейских участках уничтожили соответствующие дела, но люди продолжали молчать: просто на всякий случай.
Еще через восемь лет, в 1989 году, группа молодежи организовала встречу в память о событиях Инцидента 3 апреля. Ён Сук туда не пошла — какой смысл, если правительство уверяет, что нет никаких доказательств террора на Чеджудо? Остров снова накрыла тишина.
Перед собравшимися появляется еще один оратор.
— От этих событий пострадала психика всех, кого я знаю, — говорит он толпе, — и старых, и молодых. Есть люди, пережившие резню; есть те, кто стал ее свидетелем или слышал рассказы родных. Мы — остров людей с посттравматическим синдромом. У нас самый высокий уровень алкоголизма, домашнего насилия, самоубийств и разводов в Корее. И женщины, включая хэнё, страдают больше всего.
Ён Сук перестает слушать оратора с его статистикой и возвращается к собственным воспоминаниям. Шестнадцать лет назад в пещере Даранси нашли одиннадцать трупов, включая тела трех женщин и ребенка. Вокруг них валялись не ружья и не копья, а пожитки из дома: одежда, обувь, ложки, палочки для еды, сковородка, ножницы, ночной горшок, сельскохозяйственные инструменты. Беглецы скрывались в пещере, но Девятый полк их нашел. Солдаты навалили у входа травы, подожгли ее и закрыли пещеру. Люди внутри задохнулись. Вот наконец и нашлось осязаемое доказательство, которое власти уже не могли отрицать, но президент Ро Дэ У приказал снова запечатать пещеру. Улики просто скрыли в буквальном смысле слова.
В 1995 году Провинциальный совет острова опубликовал список — первый в своем роде — с именами 14125 жертв. Перечень был далеко не полный. Чжун Бу, Ю Ри и Сун Су среди жертв не числились: Ён Сук решила, что слишком опасно заявлять об их гибели. Потом, в 1998 году, наступила пятидесятая годовщина событий. Опять проводили поминальные службы, а также фестиваль искусств и религиозные мероприятия, и все это было связано с Третьим апреля. На следующий год новый президент Республики Корея, Ким Дэ Чжун, пообещал, что правительство выделит три миллиарда вон на постройку мемориального парка. Появился лозунг: «Нельзя нести инцидент двадцатого века с собой в двадцать первый век». В конце того года Национальная ассамблея приняла особый закон по расследованию Инцидента 3 апреля на Чеджудо и поминовению жертв. Был создан комитет для опроса выживших жителей острова и тех, кто переехал на материк, в Японию и в США. Были найдены и изучены материалы — например, полицейские и военные отчеты, фотографии, давно лежавшие в учреждениях и архивах Кореи и США. Но только в 2000 году наконец прекратилась уголовная ответственность за обсуждение резни. Следователи несколько раз приходили к Ён Сук, но она отказывалась с ними разговаривать. Тогда они обратились к ее детям и внукам, и те пришли к Ён Сук с той же просьбой. «Долг следующих поколений — принести покой пострадавшим, — сказал ей внук. — Мы справимся с этой задачей, бабушка, но только ты можешь рассказать свою историю. Настало время». Однако для Ён Сук время еще не настало. Даже сейчас она слишком привыкла к своему гневу и горю, чтобы отказываться от них.
На трибуну выходит новый оратор.
— Три года назад центральное правительство сообщило, что собирается объявить Чеджудо Островом мира во всем мире. И вот мы с вами собрались здесь. — Он ждет, пока утихнут аплодисменты. — В том же году деревня Хагуи, после Инцидента третьего апреля разделенная на две части, объявила о взаимном прощении. Больше не будет поселения жертв и поселения преступников, не будет ярлыков «красные» и «антикоммунисты». Жители подали заявление о том, чтобы снова объединить две части деревни в одну. Там построили святилище примирения с тремя каменными памятниками: один напоминает о жертвах японского колониализма, другой славит наших храбрых сыновей, погибших на Корейской войне, а третий посвящен сотням людей с обеих сторон конфликта, погибших во время Инцидента 3 апреля.
Ён Сук тошнит. Памятнику не изменить ее чувств. Так нечестно — почему жертвы должны прощать тех, кто насиловал, пытал, убивал, сжигал дотла деревни? Разве на Острове мира во всем мире те, кто причинял другим ужасные страдания, не должны признаться и искупить свою вину, вместо того чтобы заставлять вдов и матерей платить за каменные монументы?
— Нам о многом надо себя спросить, — продолжает оратор. — Был ли это бунт, вышедший из-под контроля? Или мятеж, революция, антиамериканские выступления? Или следует считать те события демократическим движением, борьбой за свободу, героическим восстанием масс, проявлением независимого духа, который живет в крови островитян со времен королевства Тхамна?
Его прерывают долгими аплодисментами: все уроженцы Чеджудо гордятся своей независимостью, которую воспитало в них наследие древнего королевства.
— Стоит ли винить во всем американцев? — вопрошает выступающий. — Здесь находились их полковники, капитаны и генералы; американские солдаты видели, что здесь творится. Даже если они лично никого не убили, на подконтрольной им территории погибли тысячи людей, а военные ни разу не попытались остановить кровопролитие. Готовы ли мы сказать, что в те дни, на заре холодной войны, американцы пытались подавить вполне реальную угрозу коммунизма? Может, Инцидент 3 апреля стал для США прообразом Вьетнама? Или все-таки люди, которых тогда сочли бунтовщиками, просто хотели объединить Север и Юг и определять будущее страны без вмешательства чужих государств?
