пришел, Сильва вернулась туда, откуда бежала рабыней. Теперь ты будешь ее раб, она даст тебе самую грязную и унизительную работу, и даже язык тебе резать не будет, чтобы слушать твои мольбы.
Акдам сидел молча, глядя мне в глаза.
— Надо было тебя сразу убить. — сказал он.
— А смысл? Чистого невозможно убить. Я возрожусь в новом теле. Я бессмертен. А вот ты — нет.
Я нагло врал, но сейчас получал от этого удовольствие.
— Я буду убивать тебя каждый раз. — отрезал Акдам.
— Даже Айсылу не пожалел, да? Убить тебя — это сделать очень большое одолжение и тебе, и этому миру. Сильва, как поступим с этим уродом?
Убийца вертела в руках свой нож, слушая наш диалог.
— Я устрою ему персональный ад, обещаю. Начнем сейчас, немножко.
Девушка обошла Акдама со спину, левой рукой схватила его за подбородок и подняла голову вверх, вогнала нож под правый глаз и ловко выковыряла его из глазницы, затем отступила на шаг назад. Старик даже крикнуть не успел, настолько быстро все произошло. Он схватился руками за лицо и заорал, прижав глаз к щеке, попытался засунуть его в глазницу, но не смог, скорчился закрыв лицо руками.
— Будьте прокляты, ублюдки! — выкрикнул он.
— Мы все тут прокляты в равной степени. Я хочу, чтобы он страдал каждый день. — обратился я к убийце.
— Это я ему устрою. — сказала Сильва с усмешкой, но глаза были злыми.
Я верю, она устроит кровавую каторгу этому козлу. На завод опустилась ночь, ехать куда-то без фар не хотелось, поэтому я решил остаться до утра. Акдаму связали руки за спиной и накинули петлю из той же веревки на шею так, что ему пришлось выгнуть спину назад, чтоб не задохнуться, а при наклоне вперед ему приходилось тянуть руки вверх. Да, может удавиться, если захочет, но ему не позволят. Я разделил нашу еду на троих, угостив Сильву. Вечер и ночь будут долгими. На заводе все еще стреляли, но уже реже.
— А ты неплох, чистый. — похвалила меня Сильва в свободную от докладов и планирования минуту.
— Как и ты, подруга. Я видел вас в бою, вы хорошие воины.
— Мы живем войной. — усмехнулась она.
— Тут все живут войной. Кто-то больше, кто-то меньше, но все.
— А что, когда-то было по другому? — осведомилась она.
— Было. Больше двухсот сезонов назад. Тогда тоже воевали, но не на каждом шагу. Были профессионалы, которые жили войной, думаю тебе было бы интересно с такими познакомиться.
Сильва хмыкнула и кивнула.
— Не представляю себе этого.
— В Уфе жили люди, миллионы людей, ходили на работу, тратили деньги, любили, ненавидели. В чем-то жизнь тогда похожа на жизнь сейчас, но по сути совсем другая. Тогда тоже надо было быть сильным, чтобы жить хорошо, но не нужно было убивать, достаточно было наступить на горло. Нет, не в прямом смысле. Задавить словами. Люди были мягче в основной своей массе. Сейчас выпустить кишки встречному норма, тогда это было случаем, о котором быстро узнавали все.
— Не понимаю. — призналась убийца, — Но знаешь, мне бы так жить не понравилось.
— Ты бы и не думала, что можно жить вот так, как ты живешь сейчас. Это было просто не нужно.
Я решил укладываться спать. Отдал дробовик одному из убийц, подстелил куртку, положил на нее слепую, сам улегся рядом на спину. Неожиданно слепая повернулась ко мне, положила голову на плечо и обняла рукой, и по дыханию я понял, что она уснула. Как они тут просто и быстро засыпают. Видимо, не грузят голову всяким мусором. Я попытался остановить внутренний диалог, дышать глубоко и сосредоточиться на дыхании, и провалился в темноту.
Вокруг меня зажегся неяркий свет, и из темноты вышла Лия. "У нас есть немного времени поговорить. Вокруг тебя происходят странные вещи, потоки скверны перегружены информацией". "Что это значит?", спросил я. "Не знаю", ответила слепая. Свет погас, и сон прервался, до рассвета я крепко спал, и проснулся отдохнувшим.
Утром Сильвы я не обнаружил, и мы со слепой пошли в цех, который вчера отбили. Внутри стояла машина, сходная с той, что я видел в Аше, только эта работала. Из трубы сбоку установки капала горюча в подставленное ведро, а в дверцу с другой стороны загружали разрубленные тела убитых вчера. Я неожиданно понял, что цена горючки вовсе не золотой песок, цена горючки — жизнь. Дерьмовый мир, зато пить горючку расхотелось навсегда. Как рукой сняло.
Увидев одного из убийц, охранявших установку, я спросил его где Сильва, и он махнул куда-то в сторону ржавых металлических конструкций непонятного мне назначения. Выйдя на улицу, я увидел голого Акдама, тащившего труп. Выглядел бабай не так надменно как до того, на теле появились синяки и мелкие порезы, глаз так и болтался на ниточке. Акдам был качественно связан, так что не мог делать широких шагов, поэтому дело его продвигалось в час по чайной ложке, но следивший за ним надсмотрщик не давал отдыхать. Сильву мы нашли около кучи металлолома, где она разговаривала с четырьмя рабами.
— Хотите получать золото за свою работу? Одна монета в день, вечером раздача. Можете делать что угодно: хотите работать — работайте, не хотите — валите нахрен. Еда будет. Один раз бесплатно, можете есть сколько влезет, пока можете платить. Кто остается — в середине дня приходите жрать.
Сказав свою речь, она обернулась, и подошла ко мне.
— Правильно говорю? — спросила она меня.
— Да, вполне.
— Вот увидишь, к полудню они разбегутся, и мне надо будет ловить новых рабов.
— Смотри сама.
Сильва обернулась, и уставилась на рабов, идущих в цех.
— Люди готовы работать, получая что-то взамен. Увидишь, они будут драться за место здесь. Теперь это не рабы, это рабочие.
— Рабочие? — усмехнулась убийца, — И кто же это такие?
— Те же самые рабы, только по своей воле, получающие за свой труд награду. Кстати, рабов всего четверо, мне казалось их больше.
— Рабы тут долго не живут, мертвые отправляются в печь, на их место нужны другие. Завод питается рабами, и дает горючку. Не будет мертвых рабов — все остановится.
— Завод может есть все что угодно: траву, деревья, землю. Но плоть даст больше горючки. — пояснила слепая.
Понятно. Что ж, это вполне вписывается в картину мира.
— Сильва, около бара стоит цистерна с горючкой Акдама. Забери ее себе, и все золото, которое у Акдама найдешь. Еще, в логове Штыря останутся мотоциклы, забери.
— Хорошо, так и сделаю. Ты мог сам это все забрать, почему рассказываешь мне?
— Я хочу, чтобы
