сжечь несколько прекрасных блюд, готовящихся для иностранных гостей, в итоге добилась глубокого одобрения и обещания, что как только во дворце появится новый король, ей непременно достанется должность главной поварихи. Доходило даже до полного абсурда: мелкий мальчишка с кухни, нагло отказавший Дамиану идти на рынок за фруктами, получил от канцлера в награду сладкую булочку. Впрочем, тут уже дело касалось ненависти. Рениса едва ли могла подобрать более подходящее слово к тем чувствам, которые демонстрировал лорд по отношению к королевскому протеже. Канцлер люто ненавидел Дамиана, причём к его отцу, служившему во дворце главным лекарем, он относился куда более терпимо, а вот юношу откровенно невзлюбил. И это чувствовалось во всём: буквально в каждом взгляде, преисполненном презрения и мстительной злобы, в каждом жесте, пронизанном пренебрежением, да и в каждом фразе, откровенно сочившейся ядом.
— Не представляю, как это возможно вытерпеть! — выдала Рениса за завтраком, на который была приглашена Данье. Ей не терпелось с кем-то поделиться увиденным и услышанным, настолько сильно всё вокруг было ей чуждо и ново.
Она ползала по дворцу почти весь вечер и всю ночь, и, стоило заметить, не без интереса. Но даже разыгравшееся недюжинное любопытство не спасало её от усталости. Ренису всё сильнее клонило в сон, хотя она старательно сдерживала зевоту.
С печалью воззрившись на поданный завтрак, ей оставалось только глухое недовольство желудка. На позолоченном блюде лежали только фрукты, и их унылый вид заставил Ренису пожалеть о том, что ей так и не удалось добраться до подвалов дворца! Пожалуй, когда канцлер, встретив всех гостей, наконец отправился в свою спальню, ей следовало не возвращаться наверх, а спуститься вниз. Так бы она не попалась на глаза Данье и сейчас могла бы сытно полакомиться местными мышами.
Филипп по обыкновению был учтив, подтянув к себе слегка увядшую виноградную гроздь, он осторожно оторвал более-менее свежую ягоду:
— Лорд Адвиль хитрый политик, — заметил он и, покрутив в пальцах виноградинку, добавил: — И ничего не делает просто так.
— Скажите ещё, что его ненависть к Дамиану не простой каприз! — Рениса, поморщившись, всё-таки взяла чуть подгнившую с одной стороны грушу, догадываясь о том, как она вообще очутилась во дворце. По словам вечно переговаривающейся прислуги на рассвете измученный Дамиан простоял на холодном ветру в порту почти час, пока надменный капитан неторопливо выгружал ящики с фруктами. И, явно воспользовавшись спешкой, всучил бедному королевскому протеже пару корзин с подгнившим товаром. О том, что творилось на кухне, вообще не хотелось вспоминать. Лучшие фрукты на глазах Ренисы были отобраны, увы, не для важных гостей, а всё тому же лорду Адвилю и его верной свите. Однако Дамиан об этом даже не узнал, едва он вернулся, как в небе появился корабль эльфов, и во дворце поднялась жуткая суматоха. И канцлер вновь выговаривал всем своё недовольство, а Дамиану как всегда досталось больше всех.
— Он же использует его словно мальчика для битья! Ума не приложу, почему королевский протеже продолжает это терпеть! — добавила она.
— Эйр Дамиан слишком хорошо воспитан, чтобы перечить страшим. Он так же понимает, что его нынешнее положение весьма шаткое, потому и послушно исполняет все приказы.
— Да он словно отдался в рабство! — воскликнула Рениса, но тут же осеклась, заметив, как разом помрачнел Данье.
На лице Филиппа появилась странная ухмылка, а светлые яркие глаза потемнели, как море перед штормом. В воздухе повисла неловкая пауза.
«Я сказала что-то не то? — Мысли Ренисы нервно метались по черепной коробке. — Может, задела нечто личное?»
Она покосилась на Данье, собираясь уже извиниться, но тот, поглубже вдохнув, вдруг вновь заговорил:
— Эйр Дамиан лишь организовывает похороны своего наставника и короля. Не думаю, что подобные заботы, пусть они и очернены сарказмом и недовольством канцлера, можно назвать рабским трудом. Скорее это последняя дань уважения Его Королевскому Величеству. Не думаю, что в дальнейшем эйр будет столь же покладист и послушен. Что же до канцлера и его ненависти, то тут всё вполне очевидно. Лорд Адвиль не просто так затевает ссоры, он выискивает у людей слабые места, которые и позволяют ему в дальнейшем управлять ими. Дамиан же не поддаётся на провокации, потому канцлеру всё никак не удаётся к нему подступиться. И будь королевский протеже хотя бы аристократом, с этим он мог бы ещё примириться, но раз за разом проигрывать безродному стражнику — слишком большой удар по гордости. Вот и как после этого не воспылать ненавистью?
Рениса с удивлением смотрела на Филиппа, подмечая, что далеко не все слова дались ему легко. Он говорил, пожалуй, слишком ровным тоном, будто пытаясь скрыть свои истинные чувства, но они грозовой тучей клубились в его глазах. Подавленный гнев, страх и боль. Будто бы некогда Данье переживал нечто подобное, а теперь бередил затянувшуюся рану.
— Простите, — всё же извинилась Рениса. — Я не так хорошо разбираюсь в людях, потому…
— Не стоит, — прервал её Филипп и вымученно улыбнулся. — Вы проделали хорошую работу, думаю сейчас, пока канцлер спит, вам тоже следует отдохнуть.
Рениса послушно кивнула и, спешно дожевав грушу, вернулась к себе. Сон сморил её сразу же, едва она успела коснуться головой подушки.
Ей снился Данье, и почему-то при виде него у неё защемило в сердцах. Его красивое лицо, насколько можно было увидеть в причудливом лунном свете, исказилось от ярости. Филипп явно с кем-то спорил и, похоже, проигрывал.
— Это подло, низко и недостойно! — рычал полукровка кому-то сидящему в кресле. Однако лица его противника не было видно. Того скрывало высокая спинка и царивший в комнате полумрак. В камине умирало пламя, едва выхватывая очертания мебели.
— Я не спрашивал твоего мнения! — Последовал холодный ответ, и голос говорящего даже в пелене сна заставлял содрогнуться. — Я велел тебе исполнить приказ!
— Я не могу! — Данье не сдавался, хотя было очевидно, что это бессмысленно. Приказывающий был слишком силён, и он подавлял.
— Какая глупость! — фыркнул незнакомец. — Ещё скажи, что это противно твоей природе!
— Это отвратительно само по себе! — прохрипел полукровка, в бессилии сжимая кулаки. От него так и исходили волны желания немедленно наброситься на противника. Вмазать тому пару раз по надменному лицу, выдрать клоки волос, оставив проплешины, да расквасить нос. Однако что-то его останавливало. Даже не так, он мог только мечтать поквитаться, на деле же это было совершенно невозможно. Рениса тщетно пыталась понять, почему Филипп не смел напасть, почему стоял столбом и только скалил зубы, как посаженная на цепь собака.
— Неужели твоя бывшая госпожа нанесла тебе такую сильную травму, что ты более не
