же почитать о том, как надо воспитывать двойняшек. Хоть у Яны и был уже опыт, мне до всего хотелось дойти самому, ведь у меня это все впервые.
Под конец беременности Яне пришлось очень несладко. По вечерам дети развивали такую активность, что ее живот ходил ходуном. Зрелище, я вам скажу, жутковатое. Я клал свои ладони ей на живот, прислонялся и общался с пацанами через пуп (да-да, я тоже через этот морок прошел), уговаривая их не мучить мамочку. Яна смеялась и говорила, что по ощущениям они там как две обезьянки качаются на пуповине и устраивают американские горки. Потом, ближе к полуночи, мелкие начинали икать. По очереди или одновременно. Но это могло длиться до нескольких часов. И, хоть это не доставляло такого физического дискомфорта, как покатушки на Яниных внутренностях, все равно это было неприятно и изматывающе. Когда уже казалось, что все утихомирились и можно ложиться спать, Яна все равно не могла лечь, потому что ее мучила изжога. Приходилось спать полусидя и по ложечке пить Боржоми (которую в Штатах, где мы были последние два месяца, найти было очень непросто), а это было единственное средство, которое ей помогало.
В общем, последний месяц дался нам, в особенности Яне, очень непросто.
Как я уже упомянул, последние два месяца про прожили в Штатах, потому что рожать мы решили там. Не потому, что не доверяли отечественной медицине (в клинике родителей Валика работают лучшие специалисты). Мы решили, что лишним не будет получить детям американские паспорта. Дальше жизнь покажет, а они сами решат, где жить. Но если есть возможность, почему бы не воспользоваться?
Яне делали кесарево сечение. С учетом возраста, истории болезни и того факта, что все-таки двойня, ни мы, ни врачи (как наши, так и американские) решили не рисковать. Все прошло по плану. И момент, когда я взял на руки своих детей, по праву можно назвать самым счастливым в моей жизни. В тот день я плакал. Но в этот раз от счастья.
Два маленьких, абсолютно одинаковых свертка. С большими голубыми глазами. Ради счастья увидеть их и держать на руках стоило задержаться на этой Земле. Ради них теперь вся моя жизнь.
Возвращаться мы планировали через 2 месяца, после того, как и мама, и малыши окрепнут. Яна восстанавливалась достаточно быстро. Все-таки ее здоровый а активный образ жизни давал о себе знать и это очень хорошо ощущалось. Мы уже вместе выбирались на прогулки с коляской. Я когда-то мечтал свозить Яну в Нью-Йорк и гулять с ней по улицам этого города. Мечты сбываются! Главное, не бояться мечтать. Только гуляли мы не по людным улицам, а в зеленых парках, которыми наполнен этот замечательный город.
Во время одной из таких прогулок, когда мы бок о бок катили коляску, Яна вдруг весело спросила:
— Знаешь, что меня радует сейчас больше всего?
— И что же?
— Что я снова могу видеть свои ноги и самостоятельно обуваться, — засмеялась она.
Невероятная! Обожаю ее.
Глава 48
ЯНА
Два года спустя
Я пью свой неизменный утренний кофе, слушаю музыку и наблюдаю за своими мужчинами из большого французского окна в кухне. Это наш утренний ритуал. Первыми просыпаются они и спускаются вниз, чтобы не будить меня. А я поднимаюсь чуть позже и иду их разыскивать, частенько украдкой наблюдая за такими как сегодня моментами.
Они во внутреннем дворике занимаются утренней разминкой. Демид подтягивается на турнике. Голый торс, спортивные штаны сидят низко на бедрах. Он рывками подтягивается вверх и плавно опускается вниз. Весь такой красивый, подтянутый, мужественный. Весь такой мой…
Наши воронята копошатся внизу. Санёк пытается карабкаться по небольшой деревянной лесенке, Лешка изо всех сил старается вскрыть газон (прячет или ищет что-то? Узнаем чуть позже). Наши близнецы похожи как две капли воды. Отличать их умеют только самые близкие нам люди. И то иногда ошибаются. А еще это две мини-копии Демида. Несмотря на то, что родились они светленькие и с голубыми глазами, со временем они потемнели, а глаза стали такими же черными, как у их отца. Хотела бы я, чтобы одна из двоих была девочка? Или чтобы мальчишки были похожи на меня? Абсолютно нет. Эти дети — продолжение Демида. И он как никто заслужил, что бы на этой земле появились две его копии…
Демид закончил упражнения. Ловко спрыгнул вниз и по очереди подсадил обоих вверх, чтобы мелкие потренировались (в нашей семье мелкая больше не я, а мальчишки. Я теперь исключительно любимая). Веселый смех и восторженный визг наполнили нашу лужайку. А затем детские ножки побежали в песочницу. Демид же увидев меня помахал рукой и направился в дом. Пока я продолжала наблюдать за детьми он подошел и обнял меня сзади. Горячий, немного вспотевший. Я так люблю его запах. Немного резковатый, такой мужской. Такой уже для меня родной!
— Доброе утро! — сделал глоток кофе из моей чашки.
— Доброе! — ответила продолжая наблюдать за мальчиками.
— О, Negramaro? — давненько ты их не слушала!
— Да, за детскими песенками и мультфильмами все не до того было, — усмехнулась. — Но знаешь, я вдруг вспомнила, что когда мне бывало совсем тяжело, эта их песня постоянно попадалась мне на слух. И помогала держаться на плаву. Ведь по сути это баллада об отчаявшемся человеке и его ангеле-хранителе, который удержал его от греха разъясняя, что есть счастье и что есть чудо на этой земле. Послушай только какие слова: «Как ты не замечаешь насколько волшебен мир вокруг? Посмотри вокруг себя, сколько вокруг тебя прекрасного: для тебя придумали море! Ты говоришь, что у тебя ничего нет, тебе кажется что солнце — это ничего? А жизнь? А любовь? А женщина, которая любит только тебя? Объятие друга? Лицо ребенка?»
— Ведь счастье оно вот в таких простых вещах: утренний кофе, измазанные, но довольные детишки, любимый мужчина рядом, надежный как скала… Пойдем все же выйдем на улицу, мне спокойней, когда дети у меня на расстоянии вытянутой руки.
— И запах супа и домашней выпечки. И любимая женщина, которая ждет тебя дома, — добавил Демид. — Я, кстати, нашел вчера одну давнишнюю песню. Поставил ее на твой входящий. Послушай:
Вдох-выдох и мы опять играем в любимых.
Пропадаем и тонем в нежности заливах,
Не боясь и не тая этих чувств сильных.
Ловим сладкие грезы на сказочных склонах.
И дни летят за днями, как птицы над полями,
Становясь годами, а затем десятками лет.
А мы с тобой все так же
