Джеффи притворился, что выронил пистолет, и тут в спальню влетел этот парень, профессионал и, похоже, не дурак: сперва решил, что имеет дело с робким продавцом антиквариата и ученым-оригиналом, у которого уличной смекалки не больше, чем у любого профессора из Гарварда, но тут же понял, что ошибся. Начал поворачиваться направо, но уклониться от удара не смог. Стоявший за дверью Эд обрушил рукоятку ружья ему на голову. Лопнула кожа, треснул череп, хлынула кровь, и парень осел на пол, словно намокшая бумажная фигурка.
Двое в коридоре все еще хохотали – очевидно, не слышали, как их окликнул третий. Прежде чем они подошли к спальне, снизу донеслись дикие вопли гнева и ужаса. Кричала женщина. Вернее, девочка. Эмити.
94
Сейчас он ее прикончит.
Глаза у него были нечеловеческие, как у злобного хищника. Эмити понимала, что Фолкерк запросто может ее убить, и сообразила: чем сильнее она будет сопротивляться, тем выше вероятность, что он не сдержится и она умрет, причем самым болезненным способом. Но и опустить руки она не могла. Нет, она не была отважной девочкой из книжки и молотила врага кулаками не потому, что ей хотелось походить на персонажей из фэнтези-романов. Только сейчас Эмити поняла – и ничего подобного она в жизни не испытывала, – что имеет право на уважение, на спокойствие, на жизнь. Этот урод не давал ей этого права, поэтому у него нет никаких полномочий лишать ее жизни. Ей вообще никто не давал этого права, Эмити с ним родилась и будет отстаивать его, пока хватит сил, ведь борьба за жизнь – не просто инстинкт, это еще и обязанность. Жизнь – это дар, и в то же время жизнь – это твоя миссия, ведь ты неспроста появляешься на свет, и нужно понять, в чем заключается твое предназначение, а если сдашься без боя, считай, что подвел всех, кого любишь. И всех, кого мог бы еще полюбить. В общем, урод схватил ее за волосы, потащил из кладовки, а в руке у него по-прежнему был пистолет, но Эмити упиралась изо всех сил, кричала: «Говнюк!» – а потом изловчилась и пнула его по яйцам.
Хотя «щелкунчику» ее научил сам отец, прибегать к этому приему было, конечно же, слегка неловко, даже в таких чрезвычайных обстоятельствах. Эмити предпочла бы сделать что-нибудь менее интимное – например, пристрелить урода, вот только пистолета у нее, к сожалению, не было. В любом случае, несмотря на всю свою интимность, прием был весьма действенный. Фолкерк выпустил ее волосы, весь скривился, словно безумный клоун, и испустил то ли стон, то ли хрип, и все это было бы смешно, если бы не было так страшно.
Отца рядом нет, и старины Эда тоже. Значит, они телепортировались в другой мир и вот-вот вернутся, в этом Эмити не сомневалась, но не была уверена, что они вернутся вовремя.
На четвереньках она поползла прочь от Фолкерка, сперва куда глаза глядят, лишь бы подальше, но потом вспомнила про папин пистолет. Когда они готовили завтрак, папа выложил пистолет на столешницу рядом с хлебницей. Раньше Эмити никогда не стреляла из пистолета, но это, наверное, несложно. В кино из пистолетов стреляют все кому не лень. Когда вопрос стоит ребром – либо ты, либо тебя, – положительный персонаж не стесняется проделать лишнюю дырку в своем антагонисте.
Сменив направление, она изо всех сил рванула в дальний угол и почти добралась до хлебницы, была уже в метре от папиного пистолета, когда Фолкерк так влепил ей ботинком по заднице, что Эмити плашмя растянулась на полу.
95
Еще возле туалета Кэнкер с Йессманом услышали, что Блэкридж их зовет, но слов не разобрали, потому что сильно смеялись над анекдотом Йессмана про понос. Йессман всегда громче всех потешался над своими анекдотами, но Кэнкера это не особенно бесило, потому что у Йессмана были дико смешные анекдоты и очень заразительный хохот.
Когда Блэкридж скрылся в спальне, которую сам же обыскал всего несколько минут назад, внизу поднялся ор. Похоже, голосила эта девчонка, Эмити. Кэнкер с Йессманом удивленно переглянулись, потому что думали, что Фолкерк забавляется не с ней, а с ее мамашей. Кэнкеру было все равно. Пусть босс выделывает что хочет: хоть с большой, хоть с маленькой. Главное, чтобы в радость. Да и кто такой Винс Кэнкер, чтобы его судить? «Хорошо» и «плохо» – всего лишь слова. Если тебе хорошо, значит все хорошо. А если тебе плохо, сделай так, чтоб тебе было хорошо, и все будет хорошо, а если другим при этом станет плохо, так это другим, а не тебе.
