Да, с Августой все было совершенно иначе!
— Гарри, как это отвратительно с твоей стороны дразнить меня! Скажи честно, ты много успел услышать? — Августа быстро глянула на него из-под ресниц и слегка покраснела. Огоньки канделябров играли в ее прелестном ожерелье из страз.
— Довольно много, и все было удивительно интересно. Уж не собираешься ли ты писать книгу о том, как выбирать себе мужа и управлять им? — полюбопытствовал Гарри.
— Жаль, но у меня, кажется, нет писательского таланта, — пробормотала она. — И потом, все вокруг что-нибудь пишут! Но ты только вообрази, насколько полезной была бы такая книга, Гарри!
— Не сомневаюсь в полезности подобного труда, мадам, однако у меня возникают серьезные сомнения в том, достаточно ли вы подготовлены в данных вопросах.
В ее прелестных глазах тут же загорелся упрямый огонек.
— Вам следовало бы знать, сэр, что за последние несколько недель нашей семейной жизни я в этом плане многому научилась.
— Ну все-таки явно недостаточно для того, чтобы написать книгу, — тоном отъявленного педанта заявил Гарри. — Нет, явно недостаточно. Судя по тому, что я слышал, в ваших рассуждениях есть вопиющие ошибки, а также им определенно не хватает логичности. Но не пугайтесь, я с огромным удовольствием продолжу занятия с вами по этому предмету, пока вы не достигнете должного уровня, даже если мне для этого потребуются годы и годы тяжких усилий.
Она озадаченно подняла на него глаза, не очень представляя себе, как следует воспринимать это возмутительное заявление. И вдруг, к удивлению Гарри, вздернула подбородок и с облегчением рассмеялась:
— Как это мило с вашей стороны, милорд! Честное слово, мало кому из учителей удавалось проявлять такое терпение по отношению к своим ученикам!
— Ах, дорогая, я страшно терпелив! Чаще всего…
Тая от наслаждения, он крепче сжал ее талию. Ему очень хотелось немедленно, сию же секунду унести ее наверх, в спальню. Его снедало страстное желание обратить этот веселый смех в стон страсти, который, конечно же, потом снова сменится смехом.
— Кстати, об учителях, — заметила Августа, с трудом переводя дыхание после особенно смелого поворота в вихре вальса. — Ты заметил, с каким удовольствием беседуют твоя тетя и дядя Томас? Их прямо водой не разольешь!
Гарри посмотрел в сторону почтенного сэра Томаса и Клариссы, выглядевшей чрезвычайно мило в платье цвета бордо и с такой же лентой в волосах; они явно уже в который раз обсуждали проблемы преподавания истории юным леди. Сэр Томас внимательно слушал и одобрительно кивал головой. Но Гарри заметил, что глаза у этого пожилого джентльмена блестят совсем не по-академически.
— Пожалуй, тебе действительно удалось соединить две родственные души, дорогая. — Гарри с улыбкой посмотрел на Августу.
— Да, мне все время казалось, что они очень подойдут друг другу. А если в жизнь воплотится еще один мой маленький план, то я буду просто в восторге от этого бала.
— Еще один маленький план? Что вы еще придумали, мадам?
— Мне кажется, вы и сами все скоро узнаете, милорд. — И Августа с торжествующим видом улыбнулась ему в ответ.
— Августа, если ты устроила какой-то заговор, то я требую немедленно сказать мне все! И если ты опять примешься воплощать в жизнь свои безрассудные идеи…
— Но это совершенно невинная идея, сэр! Можете быть уверены.
— У тебя не бывает совершенно невинных идей.
— Как это мило с вашей стороны, милорд!
Гарри только застонал в ответ, увлекая Августу в открытую стеклянную дверь на террасы.
— Гарри? Куда ты меня тащишь?
— Нам нужно поговорить, дорогая, и сейчас вполне подходящая для этого минута. — Он остановился, хотя из открытых дверей все еще доносились последние звуки вальса.
— В чем дело, Грейстоун? Что-нибудь не так?
— Нет, нет, все в порядке, дорогая, — поспешил он заверить ее, взял за руку и увлек за собой в глубь темного сада. Потом без всякой предварительной подготовки сообщил:
— Дело в том, что утром вместе с Шелдрейком я решил отправиться в Лондон и хотел, чтобы ты узнала об этом уже сегодня.
— Утром ты отправишься в Лондон? Без меня? — Голос Августы звенел от ярости, — Как прикажете это понимать, милорд? Неужели вы решили бросить меня в этой глуши одну? Мы еще и месяца не женаты!
Он знал, что разговор будет нелегким.
— Я показал Шелдрейку стихотворение твоего брата, и мы с ним выработали план, который, надеюсь, даст нам возможность выследить кое-кого из членов клуба «Сабля»…
— Я так и знала, что это связано с проклятыми стихами! Ну просто знала, и все! Неужели ты сказал ему, что стихи написал Ричард? — В расширившихся глазах Августы метались ужас и боль. — Гарри, но ты же поклялся мне! Ты дал слово, что не сделаешь этого!
— Черт побери, Августа! Уверяю тебя, слово свое я сдержал! Шелдрейк понятия не имеет, кто написал эти стихи и откуда они у меня. Он привык со мной работать и прекрасно знает, когда не следует задавать вопросов, особенно если я скажу, что данная тема закрыта.
— Он привык работать с тобой?.. — У нее перехватило дыхание. — Не хочешь ли ты сказать, что Питер Шелдрейк был одним из твоих агентов?
Гарри нахмурился. Лучше бы он не начинал этот разговор. Хорошо еще, что сейчас они не в спальне. Если бы Августа, рассердившись на него, вдруг повысила голос, гости в соседних комнатах все бы слышали. Он увлек ее в сад именно потому, что подозревал; разговор будет идти в повышенных тонах.
— Да, и я был бы вам весьма благодарен, если бы вы говорили чуть потише, мадам! В саду могут оказаться и гости. Более того, наш разговор носит личный характер. И я бы не хотел, чтобы повсюду болтали о нашем с Шелдрейком сотрудничестве. Вам достаточно ясно?
— Да, разумеется. — Она сверкнула глазами. — А вы можете поклясться, милорд, что не сказали ему, откуда у вас эти стихи?
— Я уже дал вам слово, мадам, и остальное мне безразлично, даже если вы не верите моему слову чести, — холодно ответил он.
— Так. Значит, остальное вам безразлично, сэр? Как это печально! Впрочем, по-моему, и вы не слишком доверяете моему слову чести. И вечно преследуете меня… как Немезида!
— Как кто? — Гарри был потрясен. Его жена иногда, сама того не подозревая, проявляла просто поразительную проницательность.
— Но вы же слышали! Как Немезида. Точно вы все время ожидаете от меня какого-нибудь неблаговидного поступка. Вероятно, придется мне позаботиться о том, чтобы все же как-то доказать вам, что добродетель не совсем чужда мне.
— Вы не правы, Августа!
— Не права? Тогда почему же я все время чувствую, что за мной наблюдают, ожидая, когда же я в очередной раз нарушу правила приличия? Почему меня каждый раз пробирает дрожь, когда я вхожу в картинную галерею и вижу портреты своих предшественниц? Я каждый раз пугаюсь: вдруг и я представляюсь кому-то такой же! Почему я чувствую себя, точно Помпея, ожидающая, когда Цезарь объявит о своем разводе с нею, ибо она не смогла оказаться выше всяческих подозрений, хотя улик против нее не было ни одной?
