…Разнотравье, разногласье.
Время покидать.
Вышло, что время оставаться. Навсегда.
Живем на той же земле, где и жили. Только под ней.
Я решился сказать родителям о своем плане не сразу. Скрывал, замешивал мысли о нем в другие мысли, заглушал музыкой иных размышлений, таился. Но от матери что ни таи, выйдет наружу. Она видит в людях внутреннее – мысли, страхи, желания. Сколько мог, я прятал Лизу от матери и отца, пока не увидел в ней жизнь: клубочек, пульсирующий внутри, изумрудный огонек, мерцающий – пока слабо, мерно, но готовый разгореться, набрать силу, вспыхнуть и зажечь мир вокруг. То ли осветить, то ли спалить.
Я как мать: людей внутри вижу.
Мой отец доктор Последин людей слышал: кто чем хворает и как исправить. Слышал он и предметы – те говорили с ним, еще не придя на свет, еще таясь в железной руде, в растущем в лесу дереве, в недвижной глыбе камня, а он уже слышал их внутри неоформленного сырья природы, из которого создается мир людей. Я жил одиннадцатый год не помню, в какой уже раз – мне нравилось быть одиннадцати лет, – когда отец – высокий, великий – рассказал мне о будущем столе, прячущемся в стоявшей среди дальнего леса сосне.
Мы гуляли меж больших деревьев, тянувшихся к небу пирамидами все более ширящихся ветвей, и отец, остановившись у одного из них, прислушался к текущим внутри ствола сокам и сказал:
– Стол. Из этого дерева, Кирюша, случится стол. С одной тумбой.
Это “с одной тумбой” мне отчего-то больше всего запомнилось. Словно это и нужно было запомнить, а все остальное забыть. Может, и нужно было.
Только я забывать не умею. У меня другой дар.
Мы сели в гостиной, куда я молча позвал родителей. Летнее время – открытые окна. По двору плыло горестное скерцо Шестой симфонии Малера. Ля минор, разорванный ритм, конфликт уютного старого мира с громоздким жестоким новым. Играли у Розенцвейгов. Старый Доктор любил Малера.
Нашему старому миру тоже пришла пора окончиться после того, что я решился сказать. Мне не нужен был совет, я не искал поддержки. Решение принято и зависит от меня одного. Остановить меня нельзя: мир надо мною не властен.
Наоборот.
Дневник Веры Мезенцевой
28 сентября 1980 г.
Ночью – уже давно спала – постучался Айдар. Так поздно – рано? – он еще не приходил. Пустила.
Все в доме, конечно, знают о нашей связи. Интересно, что они думают? Чем окончится? Когда он меня бросит? Из-за кого? Самой интересно.
Айдар не лег со мною в постель, не взял меня на диване, как часто делал: ему нравится на диване, а мне там неудобно. Ему нравится быть порывистым, властным, а я люблю медленно и плавно. Но молчу. Делаю вид, что нравится.
Он подошел к окну и долго – без слов – смотрел в плывущую темноту. С неба глядели чужие звезды: этого неба я не знала.
– Сегодняшняя смена повесила Южный Крест, – пояснил Айдар. Как он знает, о чем я думаю? Понятно как: Наблюдатель. – Алиса любит Южное полушарие. Полинезия. Пальмы. Острова. Теплые моря.
