мне это и не казалось важным. Я так долго не видела своей одежды, что и старый розовый шальвар хамиз показался мне — и всем окружающим — новым.
— Мама хочет, чтобы я накрасилась, — горько жаловалась мне Санам. — И чтобы сари накрутила. А по мне бы, вообще в джинсах лучше остаться.
— Санни, свадьба не каждый день случается, — урезонивала ее я. — Мама так много перенесла, не расстраивай ее, послушайся.
— Она прекрасней, чем луна, невеста наша, да, да, да! — Вместо удручающей слух тюремной тишины мой слух услаждали голоса поющих. Родственницы и подруги Санам, хлопая в ладоши, исполняли традиционные танцы и напевы менди. Я слушала лишь краем уха, ибо вместо участия в церемонии, не желая терять драгоценного времени, не зная, сколько мне еще остается пробыть на свободе, общалась с родственниками и друзьями. Мир мой изменился. Дважды я поймала себя на том, что употребляю слово «дом» применительно к тюремной камере. Какой же из миров реален?
Санни и вправду выглядела прекрасно. Она присоединилась к своему будущему мужу Насеру Хусейну на зеленых подушках меж зеркал для церемонии менди. Поскольку свадьба их во многом расходилась с традициями, ее не устроили без их ведома родственники, то и обычной напряженности между ними не существовало. Однако она, как положено, старательно прикрывала лицо дупаттой, чтобы не открывать его перед женихом до свадьбы. В то же время, чтобы поговорить со мной, когда я села рядом, она небрежно открывала лицо.
— Насер-джи, Насер-джи, родственник наш будущий! Семь условий ты исполни, чтобы в жены взять Санам! — пели хором подруги и родственницы невесты. — Наше пер вое условие — не томить Санам на кухне…
— В кухне будут повара! — спел им в ответ Насер.
— Мыть белье Санам не будет!
— Прачки будут мыть белье! — продолжалась напевная перепалка жениха и хора.
Родственники жениха и невесты внесли блюда с хной, украшенные горящими свечами и сверкающей фольгой. Родственники Насера вдавливали щепотки хны в лист бетеля, лежавший на ладони Санам, засовывали ей в рот сладкие крошки и махали над ее головой деньгами, отгоняя злых духов. Мы во главе с матерью проделывали то же самое с Насером.
Праздничное настроение вдруг исчезло, когда прибежал один из слуг и сообщил, что у ворот снова появилась полиция. Все замерли, замолкли. Я подумала, что пришли за мной, но тут вернулся наш управляющий и сказал, что они к матери. Все ужаснулись. Еще одного ареста мать не переживет.
— Позови их, Дост Мохаммед. Не хватает только, чтобы они ворота снесли, когда у нас гости, — спокойно сказала мать. Полицейские вошли, явно смущаясь. — Что вам угодно, господа? — спросила мать твердым голосом, несмотря на болезнь. Они вручили ей новое распоряжение. Слава богу, не арест, а всего лишь запрещение посещать Пенджаб. Зия прекрасно знал, что мать и не собирается в Пенджаб, он просто хотел сделать еще одну мелкую гадость семейству Бхутто.
Мелкие гадости, впрочем, на этом не закончились. На следующее утро прислали записку с извинением свадебные музыканты. Им отказали в разрешении использовать звукоусилительную аппаратуру, запрещенную военным режимом. Мы так и не поняли, режим нам нагадил или музыканты сами испугались, как бы чего не вышло.
Придирки посыпались и на наших гостей, номера автомобилей которых аккуратно фиксировали дежурившие перед воротами агенты. Они уже пытались получить список приглашенных. Секретарь матери в слезах признался ей, что ему угрожали тяжкими последствиями, если он не представит список всех гостей.
Стране о свадьбе дочери убитого премьер-министра, по мнению администрации военного положения, сообщать не следовало. Упоминание имени Бхутто в неругательном контексте оставалось табу. Журналисты, однако, научились обходить тупоумные запреты военных. Для них не составляло тайны, что дед Насера, как и наш дед, был одно время премьер-министром штата Джунагад. Вот и готов кричащий интригующий заголовок:
СВАДЬБА ВНУКА И ВНУЧКИ ДВУХ БЫВШИХ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРОВ ШТАТА ДЖУНАГАД.
Нашелся и для меня подходящий заголовок:
СЕСТРА ПРИСУТСТВУЕТ НА БРАКОСОЧЕТАНИИ СЕСТРЫ.
Мы в семейном кругу решили отпраздновать свадьбу сестры как сугубо внутреннее дело семьи. Санам достаточно настрадалась, будучи втянутой против своей воли в политические бури, сокрушившие наше семейство. Она окончила Гарвард через два месяца после убийства отца. Ее приняли в Оксфорд, но она не могла сконцентрироваться на науках и вернулась в Пакистан. Для чего? Чтобы стать узницей или заложницей своей фамилии и своих родственных связей? Чтобы запереться на Клифтон, 70, любоваться, как ее мать и сестру таскают по тюрьмам и ссылкам? Чтобы жить одной, ибо братья остались в изгнании. Она никогда не стремилась расширять круг знакомств, ей не нравилось повышенное внимание, уделяемой ей потому, что она тоже Бхутто, ей досаждали постоянные толки о политике, праздные расспросы об отце. Она общалась лишь с горсткой друзей, которых знала с детства. К числу этих друзей принадлежал и Насер, учившийся в той же школе, что и Шах Наваз и Мир.
«Не женись на Санам, они тебя разорят», — предостерегали его дядья, когда он попросил их выступить в роли сватов. «Нет, я принял решение, — твердо заявил он. — Я люблю эту девушку и, какова бы ни была цена, не отступлюсь». И ему пришлось платить за свою верность. У властей множество средств давления на непослушных: налоговые проверки, необоснованные придирки, произвольные запрещения и отказ в разрешениях, внезапные отключения воды и энергоресурсов. Насер тоже оказался для них уязвимым. Он занимался телекоммуникационным бизнесом, продавал современное техническое оборудование — преимущественно правительству! Естественно, его мгновенно исключили из числа поставщиков, бизнес свернулся на три четверти. Они с Санам переехали в Лондон, где он фактически начал снова с нуля. Зато свадьба их удалась на славу.
Подняв над головами книгу Священного Корана, мы с матерью свели Санам вниз по лестнице на сооруженный в холле подиум ника. На Санам зеленое сари, цвета счастья.
— Принимаешь ли ты Насера Хусейна, сына Назима Аб-дул Кадыра в мужья себе? — спрашивает наш кузен Ашик Али Бхутто. Санам улыбается нам с матерью и ничего не отвечает, так как Ашик Али должен задать этот вопрос трижды в присутствии не менее чем двух свидетелей, чтобы быть уверенным, что женщина поняла и обдумала свой ответ. Вопрос повторяется еще раз. Ислам требует, чтобы женщина выходила замуж по своей доброй воле. Еще раз звучит вопрос, Санам выражает согласие и подписывает брачный контракт. Ашик Али выходит в соседнюю комнату, несет весть о согласии собравшимся там мужчинам. Маулъви читает Насеру брачные молитвы. Так моя сестра стала первой в роду Бхутто женщиной, вышедшей замуж по своему выбору.
Двое ближайших друзей Насера ведут его
